Был план – тысяча личинок. Надо сказать, занятие это не из приятных: во-первых, оленю больно, он брыкается, не дается. Если лежит на земле со связанными ногами, бьется, дышит тяжело, будто стонет, во-вторых, страшно и противно выдавливать из-под шкуры оленя через маленькую дырочку в шкуре живого, шершавого, круглого угря размером с небольшой грецкий орех.
При выполнении и перевыполнении плана колхоз начислял трудодни. Нередко собирали и отправляли посылки на фронт: шили тобаки, шапки, рукавицы и даже малицы. Вероятно, их отправляли на Карельский фронт.
Рядом со взрослыми женщинами занимались шитьем и девочки, они были опорой и главными помощницами матерей. Иногда все хозяйство держалось на подростках: если мама рыбачила, дежурила ночью в стаде, вся работа в чуме ложилась на плечи девочки-подростки: наколоть дров, развести костер, сварить и накормить младших, уложить спать, высушить, отремонтировать одежду, выстирать, наносить воды и т. д.
В тундре не было голода в полном, страшном смысле этого слова. Если человек неленивый, мог обеспечить семью рыбой, мясом, летом – ягодами, грибами. Не хватало хлеба, муки, сахара, чая… Что делать? Война, обходились без них. Правда, очень болезненно воспринималось женщинами-ненками отсутствие заварки – настоящего чая. Но где его взять? Готовили травяные чаи: сушили цветки багульника, красно-коричневые цветки сабельника, а под осень – уже сухие коричневые листья иван-чая, напоминающие по запаху и виду настоящий грузинский чай. Таким образом, находили выход. На зиму заготовлялись целые мешочки трав, ими также и лечились.
В конце августа нас на оленьих упряжках увозили в школу, ехали долго.
Начиналась осень, пора туманов, измороси, ливней. С самого Канина Носа добирались до Шойны за семь – десять дней.
Жизнь и учеба в Канинской школе в 1941-1945 годы.
Война чувствовалась во всем, давала о себе знать везде. Уже осенью 1941 года на пароходе «Канин» увозили на войну мужчин, в том числе и оленеводов. Вся Шойна провожала их, картина бывала удручающей: кто-то, подвыпивши, играл на гармошке прощальную песню на слова Демьяна Бедного «Как родная меня мать провожала…», голосили русские женщины, ненецкие стояли около своих мужей молча, следуя примете – плакать при расставании не к добру.
Зимой уезжали мужчины на войну на лошадях. Кто-то ехал, кто-то шел пешком за обозом. В начале войны проводили на фронт нашего директора Анатолия Петровича Анашкина. Казалось, вся Канинская школа плакала, особенно учительницы и ученицы. Мы любили его, называли его «наш отец» – нисява. Нелегко у ненецких детей завоевать такое признание.
В Шойне был погранпост, пограничники с вышки наблюдали за окружающим, за маяком, судами в море. Затем привезли еще много солдат, которые жили в землянках, вырытых ими же под песчаными сопками. В поселке их называли «батареей». Всегда они ходили строем с песней «Мы на бой поедем на тачанке и пулемет с собой возьмем…» Нам, ученикам, нравилось наблюдать, как красиво и слаженно они маршировали, а мальчишки