жизни Абхишиктананды. Работая в своей хижине в Гьянсу [14], он писал друзьям о том, как чтение Санньяса Упанишад поразило его в самое сердце и как он снова почувствовал непреодолимый зов к акосмичной жизни.
В своём вдохновенном видении санньясы Свамиджи подчёркивает абсолютную трансцендентность санньясы по отношению к любым другим состояниям жизни как мирской, так и религиозной, а также по отношению к любой дхарме (ибо она – за её пределами: дхарматита, туриятита). Он возводит её к великой адвайтистской традиции, несравненным выражением которой были изначальные Упанишады (и, прежде всего, Брихадараньяка Упанишада).
В то же время Абхишиктананда проводит параллель между санньясой и призванием к жизни в пустыне в сердцах первых христианских монахов III-IV веков. Искренняя встреча с абсолютным отречением санньясы способна пошатнуть чувство безопасности и уступки, которые позднее вошли в религиозную и монашескую практику. Наши современники, озабоченные возрождением отшельничества и эсхатологического свидетельства в сердце церкви, несомненно, почерпнут вдохновение из этих страниц, исполненных пророческого огня. К примеру, ведийский образ акосмичного кеши, «косматого святого», напоминает нам пророческую фигуру Илии, духовного отца Кармеля [15], типичного ветхозаветного санньяси, чья отречённая жизнь была в полной мере укоренена в созерцании Бога.
Таким образом, санньяса – это мощный вызов христианскому сознанию. Если христиане действительно верны эсхатологической тайне Царства Божия, они не могут не ответить на призыв к отречению за пределами всех имён, форм и даже любой дхармы, идущий из глубин их сердец.
Видение Свамиджи неотделимо от опыта Упанишад и тайны Троицы в их взаимной недвойственности. Насколько мы видим, сам тринитарианский опыт зародился в сознании Иисуса, скорее всего, в момент Его пробуждения, свершившегося во время крещения (см. эссе «Санньяса», гл. «Санньяса-дикша»). Лишь на таком глубочайшем духовном уровне мы можем свести к единому недвойственному прозрению христианский опыт пустыни и Царства Божия с одной стороны, и опыт Упанишад, полностью реализовавшийся в Ахам асми, с другой, что в полной мере удалось сделать Свамиджи и в чём заключалась его харизма.
Сегодня, более чем когда бы то ни было, церкви нужны джняни, пробуждённые, реализовавшие единое осознание бытия и погружённые в глубины, находящиеся за пределами их личности, полностью перешедшие к недвойственной тайне Брахмана, к которой пробудился и Иисус, возопив «Авва, Отче!»
Недели, предшествовавшие экуменической дикше и последовавшие за ней, стали поворотными в жизни и духовной реализации Свамиджи. Он не только обрёл глубокий контакт с авадхутами, обитавшими в пещерах на берегах Ганги, но и сам жил в пещере, питаясь на подаяние. Миф о кеши, совершенном акосмичном мудреце, всё глубже и глубже входил в его сознание. Во время дикши его переполнила непреодолимая сила, придавшая санньяса-дикше сакраментальный