жизнь Эли более насыщенная, чем моя. Материнство, брак и работа – пусть и не такая высокооплачиваемая, как моя, – отнимают у Эли столько сил, что к пятнице она, пожалуй, меньше всего расположена слушать о моих победах и тем более о моих проблемах. Видеть меня подруга, конечно, рада, но легко обошлась бы и без нашей встречи в конце долгой недели.
Вслух Эли этого, конечно, не скажет и не подаст виду, но я замечаю взгляд, брошенный на мою новую сумку – большую, из прекрасной твердой кожи, угадываю крайнюю усталость, тенью ложащуюся на лицо подруги и просачивающуюся наружу, когда Эли наконец присаживается к столу, шумно выдохнув – будто мячик спустили, – и, поморщившись, быстрыми, резкими движениями собирает волосы в хвост. Хроническую усталость выдают даже волосы – пронизанные седыми нитями светло-каштановые пряди, у которых давно пора подкрасить корни. На лбу между невыщипанными бровями залегли две глубокие морщины.
– Красивые очки. Новые? – спросила я, стараясь сделать ей приятное.
– Эти? – Эли сдернула очки, посмотрела на них будто впервые – одна из дужек погнута, стекла мутные – резко надела их на нос и посмотрела на меня с иронией и вызовом: – Им сто лет!
– Ты же ненавидела очки?
С подросткового возраста и до тридцати с лишним лет Эли носила только контактные линзы, считая очень гламурным надевать их без зеркала, балансируя крошечным прозрачным диском на кончике указательного пальца.
– Да? – Эли улыбнулась. – Очки дешевле, да и проще с ними… – Она пожала плечами, не желая озвучивать очевидное: у нее нет времени на себя, она уже и не помнит, что когда-то привлекала взгляды – стройная, светловолосая, уверенная в себе, в отличие от меня, скромной толстушки. Галерея образов прежних Кейт и Эли в разных физических воплощениях, наслаивающихся друг на друга, промелькнула передо мной, как сменные платьица на бумажных куклах.
– Ну что, как поживаешь? – Эли задрала очки на макушку и отодвинула оказавшиеся на столе детальки «Лего».
Мне показалось, что на самом деле ответ ей неинтересен: Эли прислушивалась к шипению лазаньи в духовке, думала о школьной форме, ворохом лежавшей на полу у стиральной машины, и о том, чтобы переложить первую, выстиранную партию в сушилку, с тяжелой размеренностью вращавшуюся глухими толчками.
– Я сказала – без перекусов! – Вскочив, Эли захлопнула дверцу нижнего шкафчика, где потихоньку шарил старший из ее сыновей, вечно голодный десятилетний Олли. – Через десять минут будем ужинать!
– Но я есть хочу! – топнул ногой мальчишка и выбежал из кухни – в нем явно играл тестостерон.
– Извини, – улыбнулась Эли и снова присела. – Здесь нормально не поговоришь.
Тут же в кухню расслабленной походкой вошла Пиппа, старшая, и, гибкая, как кошка, облокотилась о спинку моего стула.
– А о чем вы говорите?
– Выйди отсюда. Все марш в комнату! – раздраженно повысила голос Эли. – Дадите вы мне спокойно поговорить с подругой десять минут!
– Но, мама… – запротестовал