дальнего угла, широко распахнув от удивления синие, как васильки, глаза, на нее смотрела девочка лет пятнадцати в длинной, чуть расширенной от груди, льняной рубахе-платье с сине-голубой вышивкой по краю рукавов и подолу. Девочка уставилась на Катю, а чуть пухлые губки раскрылись в немом крике, коса перекинута на грудь.
– Маааа!– хрипло вырвалось она, и она плюхнулась на лавку, подобрав под себя ноги в туфельках из тонкой кожи с загнутыми на восточный манер вверх носками.
– Не кричи! – строго приказала Катя. Но девочка только еще громче заверещала.
– Ты кто? – спросила ее Катя, чтобы как-то поддержать беседу и заставить замолчать.
– Я – Ярушка, Ярослава то есть, – поправилась девочка, все еще во все глаза разглядывая Катю. Она, конечно, старалась быть вежливой, хотя испуг и не прошел. – А ты кто будешь?
– Я – Катя, – отозвалась она, вставая. И повторила вопрос: – Я, что, из сундука этого выскочила?
Ярослава, медленно переведя взгляд на перевернутый сундук, медленно кивнула.
– Странно, – Катя нахмурилась.
Она присела на корточки в поисках своей шкатулки, и нашла ее под столом. Чтобы ее достать, ей пришлось встать на четвереньки, и дотянуться до вещицы. Ярослава на своей лавке подалась назад, еще выше подобрав подол платья.
– Да не бойся ты, не кусаюсь, – проворчала Катя, усиленно соображая, что делать.
– Ты как в бабушкин сундук забралась?
«В самом деле, как?» – мелькнуло в голове.
Катя повернулась, приподняла угол сундука. Тот оказался тяжелый, с кованным железом углами и пухлыми пуговками-набойками. Крякнув, перевернула его, поставила на место.
– Здоровый, – то ли себе, то ли своей новой знакомой, пробормотала она.
Ярослава, между тем, освоилась. Слезла со своей лавки, пересела ближе, к столу. Теперь их с Катей разделяла только его широкая темно-коричневая поверхность с выставленным рядком Ярославиным рукоделием: льняной салфеткой на квадратном подрамнике, мотки разноцветных ниток, колким ежик подушки для иголок.
– Так ты как в бабушкин сундук забралась-то? Ты кто?!
Катя, зажав в руках шкатулку, перешагнула через приставленную к столу лавку и села за стол, тяжело вздохнув и уставившись на Ярославу.
На подоконнике деловито склевывая хлебные крошки и кусочек яблока, подпрыгивал воробей. Катя с ужасом уставилась на открытое окно, через которое врывалось в комнату ослепительно яркое лето.
«Декабрь же на дворе, – с сомнением мелькнуло в ее голове. – Это куда ж меня занесло?»
Через голову воробья, едва не задев трогательные серо-коричневые перья, перелетел камушек и с шорохом прокатился по столу.
Со двора, через распахнутое настежь окно, донесся громкий шепот:
– Яру-уша-а!
Ярослава нахмурилась, закатила глаза к потолку. Подобрав подол, забралась на лавку, высунулась наружу:
– Чего тебе? – сердито спросила кого-то невидимого Кате. Девочка пока осмотрелась.
Комната, в которой она оказалась