пан Вацлав. Все пути перекрыты тевтонами, а у Наревских болот крестоносцы поставили новый замок.
– Как так, ходу нет?! Хотя бы какая-то дорога должна же быть!
– Дорога? – усмехнулся прусс. – В этих местах лишь одна дорога – орденская, та, что соединяет Наревский замок с Хельминской комтурией. А на лесных тропах вокруг замка стоят немецкие дозоры. Приблизимся – дозоры поднимут тревогу. Из замка выйдет подмога. И нам ее не одолеть. У наревского комтура слишком много рыцарей и кнехтов.
– И что, обойти немцев никак нельзя?
– Нельзя, – отрезал дядька Адам. – Справа болота, по которым даже местные старожилы ходит не рискуют…
– А слева?
Дядька Адам недовольно шевельнул кустистыми бровями:
– Священный лес слева – обитель наших главных богов. Наипервейшего в этом мире отца Окопирмса и трех его сыновей: чернобородого молниевержца Перкуно, юного, дарующего жизнь, молодость и животворящие источники Потримпо и повелителя старости и смерти седовласого Патолло. Люди, которых ты видишь – охраняют подступы к этому лесу.
– Они что же, прямо здесь и живут?
– Нет, они живут неподалеку. Есть тут лесной поселок. Вотчина и последнее убежище знатного прусского кунинга Глянды.
Дядька Адам вздохнул:
– Когда-то род Глянды ни в чем не уступал прославленным Видам Вармийским, Склодо Самбийским и Монте Натангийским[2] Теперь же его остатки ютятся у границ Священного леса. В селении Глянды ищут спасения беженцы из окрестныз земель, захваченных тевтонами. У общины теперь осталась одна надежда: вымолить помощь у богов леса. А потому за свою священную рощу они любому перегрызут глотку.
– Так что же, нас хотели перебить из-за ваших богов?
– Если б хотели – перебили бы, – хмуро ответил пожилой лучник. – Нас приняли за немецких наймитов и намеревались взять живыми.
– Зачем? Ради выкупа?
– Нет. Мой народ не торгуется с крестоносцами. А вот богам моего народа угодны жертвы.
– Человеческие? – нахмурился Бурцев.
– А какие же еще? Жертву обычно приносят возле молельни или в самом сердце заветного леса – под древним старым дубом, в круге Камней Смерти. Мы едва не попали на жертвенный огонь. И большая удача, что копыта наших коней еще не переступили священной границы.
– Шутишь, дядька Адам?
– Какие тут могут быть шутки?! Я – прусс, и я могу войти в Священный лес, если не стану рубить деревья, ловить рыбу и бить зверя. Но иноверцам туда путь заказан. Иноверцы оскверняют наши святилища одним лишь своим присутствием.
Вот ведь елки-палки! Бурцев тряхнул головой. Некстати, совсем некстати им сейчас это прусское друидство! Но не отказываться же от дальнейшего пути из-за мракобесия язычников… Глупо это.
– Послушай, дядька Адам, а если мы все же быстренько и незаметно войдем в лес, если будем вести себя там тише воды, ниже травы,