убедительно попросил Татьяну не курить. И для первого юноши, взволнованного проблемой «гробит ли Елагина свой организм никотином», Таня бросила это занятие. Пятого января в темной телефонной будке Татьяна достала из кармана нетронутую пачку «Ту-134». Для девушки стало невозможным каждый день с первой минуты пробуждения посвящать ожиданию Сергея Нинашева, отмечать дни, прожитые без него, как умершие бесполезно, и с первой минуты пробуждения чувствовать, что он больше не придет.
Именно это послужило толчком для поездки в В к подруге детства. Татьяна давно обещала приехать к Надежде Черкасовой, еще в августе. Первую возможность в ноябрьские праздники она не реализовала по той причине, что не захотела расстаться с Нинашевым даже на неделю. И вот пятого января, имея в распоряжении неограниченный запас времени академического отпуска, Татьяна ехала к подруге затем, чтобы вдали от А иметь возможность сказать себе: «Таня, не волнуйся! Вдруг сегодня Сережа пришел к тебе и расстраивается, узнав, что ты уехала».
Я поступлю несправедливо к Татьяне, если не замечу, что Надю Черкасову она очень хотела видеть и что пятого января в ее голове рождалось доброе намерение найти контакт с Лидией Николаевной Багрянской – Надиной бабкой. Рождалось это намерение долго – шесть лет, с того дня, как двенадцатилетняя Надя рассказала тринадцатилетней Тане о том, как не выдержали ее молодые нервы.
Девочка пила молоко. На кухню вошла бабушка девочки и начала ее за что-то ругать, поставив ноги иксом (Надя здорово изображала как). Девочка внимательно выслушала свою бабушку и плеснула остатки молока ей в лицо (Надя употребила слово «харя»).
Тринадцатилетняя Таня не могла совместить добрую Надю, жалевшую всех бездомных кошек, и молоко, выплеснутое в лицо старушке, и захотела убедиться в том, действительно ли Надина бабушка заслуживает такого нехорошего поступка. Пятого января это желание убедиться, пройдя медленное шестилетнее развитие, превратилось в самоуверенное решение найти контакт. В телефонной будке, куря «Ту-134», Татьяна объяснила его примерно такими мыслями: «И почему бы мне в самом деле не стать тем человеком, возле которого бабка отогреется. У меня есть для этого все: я хочу людям добра, я умею слушать, сопереживать и сама интересный собеседник, черт возьми! Хотя это меньше всего важно для старого человека. Может, эту бабку тыщу лет никто не слушал?..»
Я опять поступлю несправедливо, если не замечу, что уверенность Татьяны в осуществлении решения была твердолоба не в той степени, чтоб достичь контакта малой кровью. В противном случае она бы не начала курить пятого января.
Летом меня сильно занимала мысль о полезной роли вина и сигарет в деле прогресса. «Случайностей быть не должно, – рассуждала я. – Если какое-то явление имеет место, значит прямым или косвенным путем оно служит делу прогресса. К примеру, война: жертвы, страдания, нравственные потери… Во имя чего? Но до сороковых годов двадцатого века война неплохо подталкивала человечество к изобретениям.