свет из окна еще не начал пробиваться сквозь октябрьскую хмарь. Ульяна села на кровати, восстанавливая дыхание. Ей снова снилась серая бесконечная стена. Теперь на ней можно было разглядеть длинные борозды, будто кто-то царапал ее из последних сил. Чужие суставчатые пальцы ощупывали каждый сантиметр ноздреватого камня, но не находили лазейки. От этого они двигались еще быстрее, еще резче и озлобленнее. Темная полоска грязи под длинными ногтями вызвала в Уле отвращение такой силы, что она вырвала себя из сна одним немыслимым усилием. И долго потом сидела, свесив ноги на холодный пол, заставляя себя очнуться, поверить, что сон всегда остается сном. Получалось плохо.
Время только перемахнуло через отметку пяти утра, когда Уля вышла из комнаты. Коридор оставался пустынным и тихим. За дверью, исчерканной фломастерами и карандашами, кто-то оглушительно храпел. Ульяна была уверена, что звук этот вырывается не из горбатого носа тихого, пришибленного мужичка, какими-то кознями судьбы ставшего мужем Оксаны. Нет, только сама хозяйка могла выводить эти бесконечные рулады. Наталья же спала бесшумно, а может, и не спала, а сидела спиной к окну, уставившись в стенку, не моргая и не дыша.
Третья дверь – черная, плотно закрытая – нарушала привычный облик квартиры. Обычно ее загораживал массивный шкаф, теперь же он сиротливо стоял в углу.
Пока Уля размышляла об этом, шум вдруг оборвался. Раздался шорох легких шагов: кто-то подошел к двери с той стороны, замер, прислушиваясь, и остался стоять. Уля услышала, как скрипнул пол. Как тяжело задышал тот, кто стоял напротив, отделенный от нее выкрашенной в черное фанерой.
«Сумасшедший дом какой-то», – подумала Уля, натягивая куртку, и только на первом этаже вспомнила, что настоящий дом для сошедших с ума ждет ее впереди.
Дороги по спящим улицам Ульяна не заметила. Она шла вперед, сжимая в кулаке бумажку с адресом, и старалась не думать вообще ни о чем. Просто идти, переступать ногами, обходить лужи, ждать зеленый свет, подниматься по лестнице на мост, сходить с него, чтобы потом молча пройти турникеты, сесть на самую первую, самую грязную электричку и ехать, уставившись в окно.
Через проход от нее на сиденьях спал грязный оборванный мужик в засаленном ватнике цвета хаки. От него воняло чем-то скисшим и мерзким. Подложив под голову шапку, он лежал, поджав под себя ноги в рваных ботинках. По спутанной бороде текла вязкая слюна. Уля бросила взгляд на его жалкую фигуру, но не почувствовала ничего особенного.
Раньше она бы вскочила на ноги, громко возмущаясь, может быть, позвонила бы по громкой связи машинисту с требованием немедленно убрать это из вагона. Нет, не так. Раньше она бы и не оказалась в утреннем поезде вместе с бездомными пьяницами.
Но сейчас Уле было сложно найти различие между собой и этим мерзким мужиком. Оба они не были хоть кому-нибудь нужны, оба не знали, что делать дальше и зачем жить. А чистая одежда и пара банкнот, которые были у нее, виделись теперь незначительной мелочью.
Когда до ее станции оставался один перегон,