о героически достигнутом автором в нравственном и литературном плане, о крушениях в личной жизни – в любви и дружбе, о горьком предвидении будущего человечества и радостях жизни – привязанность женщины, кошки. Природа входит живым существом в мир людей. Клен перед окном, букет пионов…
Но даже малые радости непрочны – погибает кошка, спиливают клен, уходит любимая женщина.
Но не разрушает это его, живущего для высших ценностей, для поэзии, разговора с Богом, для познания души человеческой, для утверждения памяти – очищающего, божественного дара.
Письма расположены по корреспондентам, а затем – по хронологии.
Эпистолярное наследие В.Т. Шаламова охватывает 1952–1979 годы, что связано с известными обстоятельствами его биографии. Может быть, вынужденное писание «в стол» прозы, а часто и стихов, неутоленное желание высказаться перед живым и близким читателем сделало письма Шаламова, казалось бы, избыточно щедрыми – в них устремлялись те слова, чувства, мысли, которые иначе он не мог высказать и закрепить.
Письма В. Шаламова блистательны. Чтобы в этом убедиться, достаточно прочесть его письма Б. Пастернаку, А. Солженицыну, Н. Мандельштам, Ф. Вигдоровой, Ю. Шрейдеру, И. Сиротинской, А. Кременскому и др. Он искренен и открыт в переписке – для него это возможность высказаться, столь им ценимая. Тот «звуковой поток, выталкивавший на «решетку мысли»[1], который постоянно бушевал в его мозгу и, когда находил слушателя или читателя, радостно устремлялся в форму письма, часто письма-эссе, в форму эмоционального, захватывающего рассказа.
Основной поток приходился на долю обсуждения работы художника, роли искусства в жизни, не получая отклика на непечатаемые рассказы и стихи, он вьшивался в письменные и устные беседы, увы, не всегда находившие адекватный ответ у корреспондентов, живших активной творческой и повседневной жизнью.
Письмо, пожалуй, как никакой другой документ, открывает читателю личность автора: глубокая эмоциональность, стремящаяся не только к самораскрытию, но к «редчайшему», как говорит и сам Шаламов, стремлению вывернуть душу до дна. Удивительно ли, что, обладая такой особенностью, переписка драматична, порой как пьеса:
– оборванная трагическими обстоятельствами на высочайшей ноте переписка с Б. Пастернаком, душевно близким человеком, гением, живым Буддой;
– затухающая переписка с колымским товарищем – A3. Добровольским, пресеченная неизлечимой его болезнью;
– семейная переписка с женой, дочерью, так ясно показывающая отчуждение от родных, идеалом которых представляется отец в роли мирного сухумского садовода;
– недолгая и яркая дружба с Н.Я. Мандельштам, но «болельщицкие» ее наклонности явно отталкивают независимого и твердого Шаламова;
– короткая («нашла коса на камень») переписка с Г.Г. Демидовым, одним из лучших людей, по словам Шаламова, встреченных им на Колыме;
– Ю.А. Шрейдер, наполнявший свои письма занимательными философскими и филологическими текстами, и привлекая,