дверям, ведущим в выставочный зал. Сказал охране: «89—308». Тут же, словно материализовавшийся откуда-то из-за моей спины швейцар, вынырнул со словами: «Пройдемте за мной, месье», и проскочил в двери. Я за ним. Охрана только проводила нас взглядом.
Мы двигались прямо через зал в его противоположный конец. Оглядываясь по сторонам, я наблюдал за завороженными зрителями. Одни стояли истуканами, другие странно подергивались и посмеивались. Третьи вздрагивали от страха. Странная атмосфера. Едва уловимая музыка, в которой трудно было уловить, что именно за инструмент играет, просто источается какой-то звук. Но мелодичный звук. Все пьют шампанское. Почти никто не разговаривает, в отличие от гостей в атриуме. Один мужчина водит глазами и руками перед картиной, словно ищет ту, регулярно исчезающую красную точку лазерной указки, которой обычно дразнят котов. Внезапно взрыв громкого смеха сотрясает женщину, стоявшую с закрытыми глазами перед черной картиной. Свет в зале периодически становился тусклее, это было заметно по одному побледневшему лицу. Бледность его была слишком явной, свет жёлтой кислоты в бокале высвечивал вены на его лбу. По-моему, он упал, подкосились ноги. Я заметил, как кто-то дернулся в его сторону, но мы с проводником уже скрылись в другом коридоре.
Мы прошли красным тоннелем к лифту. Я думал, точнее даже надеялся, что здесь он меня и бросит, но в лифт мы зашли вместе. Проводник нажал на кнопку «89». Неловкие 84 этажа пресного молчания и вот двери наконец открылись.
– Пожалуйста месье, ваш 89 этаж.
Приятный ламповый свет резко сменился полумраком флуоресцентного цвета. Зеркальная плоскость белого в прошлом полотна отражало смотрящих. Их взгляды провалились во фрактал зеркальной ямы их же взглядов. Красная отметина зияла прицелом на лбу каждого. Волнообразные движения окружающей реальности стали сминать пространство, уплотняя его, замедляя восприятие времени. Через замочную скважину подсознания просачивались все такие далекие детские переживания и личностные комплексы. Перед внутренним экранном проносился морфинг миллион лет эволюции, пульсирующий цвет, склеенный звуком моря, но не бушующего прилива, а звуком приставленной к уху ракушки. Да это не звук настоящего прилива, даже не его отголоски, как и эта трансляция цветопередачи в мозг лишь сублимация восприятия одного только пережитого момента. И вот цепь обрывается. Она осталась одна, в темноте. Бескрайние просторы этой бездны, сменяются мраком тесной комнаты. Накатывает чувство прелести смерти, неведения и беспомощности. Она нащупываешь в темноте стену и очерчивает мысленно пространство, в котором находится. Это пространство вязкое. Некое внешнее трение побуждает ее докричаться до признаков жизни с другой стороны стены. Но желание крикнуть что либо, оборачивается спазмом горла и абсолютной тишиной. Она чувствует невесомость комнаты, ее легкость. Трение становиться более интенсивным.
Трение, которое было где-то там, вдруг стало прямо здесь. Зудом выступив на обратной