материала как бумага. А это, – Пилот провел перед глазами девушки, заворожено слушающей его объяснения, вторым предметом, – это Папоротник, как справедливо предположила юная леди, выросший в хвойном лесу где-то в районе Подмосковья…
Глаза пилота вновь стали туманными. Он умолк на добрых пару минут, и молодые люди не посмели тревожить его воспоминаний.
– Да, это папоротник, положенный в книгу замечательного американского писателя Рэя Бредбери «Вино из одуванчиков», по всей видимости для того, чтобы подчеркнуть важность какой-то строки… Какой, вряд ли возможно узнать, вы так неосторожно извлекли закладку…
Все эти слова казались бредом тяжело больного двум юным и таким наивным друзьям. Они всегда были уверены в непогрешимости своей мозговой системы, они доверяли чипам и сенсорам, встроенным в их тело, и призванным усовершенствовать его. Но сейчас… перед ними встала тайна, неподдающаяся ничему, кроме воспоминаний Пилота. И они слушали, забывая обо всем, не замечая вокруг ни черного звездного небосвода, ни мягких шагов посетителей Павильона, ни той фиолетовой дымки, за которой терялся след Земли, взорвавшейся недавно и оставившей Новому Миру пару экспонатов, ветеранов с их воспоминаниями и вот этот туман своего последнего вздоха.
– Если попробовать, то можно все-таки найти то самое место, – Пилот лихорадочно блестя глазами принялся переворачивать страницы, ноздри его изящного носа раздувались, а лоб перерезали две глубокие морщины. И тут он сделал совсем неожиданный для юных друзей жест: поднес книгу к лицу и… понюхал ее. Лицо Пилота преобразилось. Губы растянулись в довольной улыбке. Глаза засверкали. – Вот здесь! Понюхайте! – Он сунул раскрытую книгу под нос изумленного парня, потом девушки. – Нюхайте! Чувствуете? Это запах прелой травы. Папоротник лежал здесь, вот даже виден зеленоватый след. Видите?
И друзья закивали головами. Они видели и след растения, оставшийся на белой бумаге, и даже чувствовали этот странный запах, имевший, кажется, и цвет, и форму. Но до сих пор для них тайна так и не была раскрыта. А Пилот стал шарить по карманам, приговаривая: «Да где же они…», пока не извлек наружу очки в серебряной оправе.
«Вино из одуванчиков. Самые эти слова – точно лето на языке. Вино из одуванчиков – пойманное и закупоренное в бутылки лето. И теперь, когда Дуглас знал, по-настоящему знал, что он живой, что он затем и ходит по земле, чтобы видеть и ощущать мир, он понял еще одно: надо частицу всего, что он узнал, частицу этого особенного дня – дня сбора одуванчиков – тоже закупорить и сохранить; а потом настанет такой зимний январский день, когда валит густой снег, и солнца уже давным-давно никто не видел, и, может быть, это чудо позабылось, и хорошо бы его снова вспомнить, – вот тогда он его откупорит! Ведь это лето непременно будет летом нежданных чудес, и надо все их сберечь и где-то отложить для себя, чтобы после, в любой час, когда вздумаешь пробраться на цыпочках во влажный сумрак и протянуть