Россия не должна идти по пути Запада, где господствует формализм, рационализм, бездушие. У русского народа много недостатков, но в нем сохранилась теплота личного чувства. Это доброе начало у русских В. Никифоров-Волгин опять же связывает с Православием.
Мы сознательно отвлекаемся от вопроса, в какой мере оригинальны все эти суждения В. Никифорова-Волгина, как его мировосприятие соотносится со взглядами, например, русских христианских мыслителей 1920-1930-х гг. Этот вопрос заслуживает специального рассмотрения. Нам хотелось пока что обратить внимание на наиболее существенные стороны мировоззрения В. Никифорова-Волгина 1920-1930-х гг., которые наложили отпечаток на все его творчество.
Лучшая часть творческого наследия В. Никифорова-Волгина не отличается ни тематической широтой, ни подчеркнутой «проблемностью», ни стилевым и жанровым многообразием. Он как бы сосредоточился на немногих темах – это прежде всего судьба Православной Церкви, жизнь духовенства в прежней и в советской России, мир верующих, связанный со старой Русью. Даже когда В. Никифоров-Волгин обращается к своему детству – а рассказы-воспоминания о детстве составляют значительную часть его творчества, – он чаще всего рисует картины богослужений, церковных праздников, общения мальчика со «святыми людьми». Кстати, В. Никифорову-Волгину, как немногим другим русским писателям, удалось передать религиозное чувство ребенка, тот дух христианского просветления, внутреннего очищения, радости от праздника, который ощущает маленький герой.
Он хорошо знал этот мир – мир Церкви, верующих, мир старой Руси. Этот мир был знаком ему не только по детским воспоминаниям, он окружал писателя и в Нарве: рядом было Принаровье – район с «исконным» русским населением, с русскими деревнями и крестьянами, с православными церквами, а в Причудье – и со староверами, невдалеке – Пюхтицкий и Печерский монастыри. Действие ряда рассказов В. Никифорова-Волгина происходит именно в этих местах. Нарва была расположена всего лишь в 7–8 километрах от эстонско-советской границы, и тесные связи с Россией тут никогда не прерывались. В этом отношении В. Никифоров-Волгин находился в ином, несравненно лучшем положении, чем, например, писатели-парижане: их творчество питали лишь воспоминания о прошлом, живой связи с «корневой» русской средой у них не было. Неслучайно их так тянуло в Эстонию и Латвию.
Мир Церкви и верующих В. Никифоров-Волгин изображает точно, достоверно, с любовью. Он умеет в своих произведениях воссоздать все мелочи этого мира, в том числе и бытовые, и вместе с тем передать его особую атмосферу, его дух, его скрытую красоту. Заметим, кстати, что эти этнографически точные описания церковной жизни в рассказах В. Никифорова-Волгина, помимо художественной, эстетической ценности, имеют еще и немаловажное познавательное значение – они знакомят нас с уже забытыми обрядами, с народными обычаями, связанными с церковными праздниками и т. д.
В этом пристрастии В. Никифорова-Волгина к миру Церкви и верующих,