Подлые трусы! Дайте хоть водички попить… Не дают. Ну, ничего! Мы ещё повоюем. Лётчик Маресьев… без ног! Без ног… Без ног…
Очнулся Борис Ильич в кромешной темноте вакуума.
Выражение «не видно ни зги» слабо способствует передаче всей полноты тревожных ощущений, которые он испытал при отсутствии внешних источников света и звука.
– Где я?
– Кто я?
– Я? Борис Ильич! Здесь есть кто-нибудь ещё?
– Нет.
– Руки-ноги? Целы! Но ни пола, ни стен, ни потолка не наблюдаю.
– Что дальше? А дальше, как в том фильме: «Есть не хочу! Пить не хочу…»
– Голова цела? Ох! Да ещё и гладко выбрита! Странно. Люди?! Ау!
Ответа не последовало. Даже от эха.
– Безобразие! Эй вы, звери! Верните Борю на место. Туда, откуда взяли!
Тишина.
И тогда, чтобы хоть немного развеять охвативший каждую клеточку организма животный ужас, он торжественно запел:
– Hаверх вы, товарищи, все по местам! Последний парад наступает. Врагу не сдаётся наш гордый Варяг, пощады никто не желает!
Боря пел долго. Пел разные песни, перевирая мелодии и путая слова. Пел, пока репертуар не подошёл к концу. Потом начал концерт сначала.
Неожиданно что-то щёлкнуло, и зазвучал тихий, но твёрдый, доходчиво-понятный голос. Вернее, даже не голос. Понятия проникали в мозг сами собой, минуя органы слуха и иные отверстия организма. Как тогда…
– В соответствии с решением межзвёздного суда, Вы, как злостный не поддающийся исправлению нарушитель порядка, отправляетесь к истокам сущего в созвездие Гончих Псов. И пускай Ваши деяния определят Вашу дальнейшую судьбу.
– Нет! Это бред какой-то. Вы знаете, кто я?! Да со мной сам губернатор за руку здоровается! Бред. Нет. Я сплю. Вот сейчас проснусь. И… всех уволю!
Борис Ильич что было сил сомкнул веки и, собрав волю в ресницы, резко распахнул их в надежде на пробуждение…
Чуда не случилось. «Щелкунчик» снова заработал. Он распахнул пред взором осуждённого бескрайнее пространство: с одной стороны – поражающая воображение своими размерами и красотой звёздная бездна, огни которой поблёскивали в тёмно-фиолетовом мареве, точно далёкие спасительные фонарики, указывающие путь заблудившемуся в ледяном поле путнику. Миллиарды радостно зовущих надежд. С другой – бескрайняя пустота ночи.
А в центре этого ужасающего великолепия – маленькая тлеющая точка.
Борис Ильич не сразу сообразил, что эта тлеющая точка и есть он сам. Собственной персоной. Ибо тела – не было.
– Ух, ты! А ведь я – шар, – пришло осознание, – с одной стороны шар светлый, с другой – тёмный.
– Колобок, ёж твою! Красава! Был бы орган…, я, пожалуй, уписался бы от ужаса, не сходя с этого места.
– Ничего! Ничего! Сейчас всё наладится. Сейчас сообразим. И обязательное – селфи. Куда ж без него? Как водится. Для дорогого и любимого…
Неожиданно со стороны ночи, из черноты, вынырнули мутные тени, очертаниями напоминающие собак и кошек.
– Ядрёна