поближе к людям. А дальше – не наша забота. Не оставлять же ее здесь посреди мусора одну умирать.
– Да разве мы звери какие! – Поддержала его женщина и наклонилась к Ляле, схватила ее в охапку.
Девочка медленно открывала и закрывала глаза. Она, казалось, смирилась со всем и была готова расстаться со своей коротенькой жизнью. Трудно было предположить, что еще жило в маленьком, изможденном недоеданием, алкоголем и недавно перенесенной болезнью организме.
Вечером земля снова подмерзла, с севера подул холодный ветер, как бы в напоминание о только отступившей суровой зиме.
Мужчина накинул на давно немытую голову капюшон, перенял у женщины ребенка.
Шаг за шагом приближались к ним ряды «хрущевок».
Спасая ребенка, бродяги чувствовали себя сопричастными к чему-то великому, значительному. Они, может, и перестали уже со временем отождествлять себя частичкой общества, но вера в добро все-таки жила в них. Видимо, не стали они еще асоциальными, как их безжалостно окрестило ближайшее окружение.
Случай и капелька человечности, проявленная парочкой, спасла Ляле жизнь.
До ближайшей пятиэтажки оставалось всего десяток метров, как из крайнего подъезда вдруг выскочил шустрый молодой жилец в тапочках на босу ногу с ведром и направился к мусорному баку. Через минуту он снова скрылся за дверью.
Прижав завернутого в целлофан ребенка к себе, мужчина присел, схоронившись за тонким молодым деревцем, а женщина заслонила его собой, чтобы их не разглядели, не распознали.
– А если не найдут? – Озабоченно забормотала женщина посиневшими от холода губами.
– А если, а если! – Сердито передразнил ее спутник и, не раздумывая побежал к тому подъезду, из которого только что выходил жилец.
У входа в него женщина вцепилась в ребенка, надеясь стянуть из него пакет.
– Да какая разница! – В отчаянии гаркнул спутник и побежал по лестнице наверх.
– Все! Бежим отсюда, – предложил Лялин спаситель, взяв свою подругу за руку.
И вскоре они скрылись между домами.
Тем временем пожилые супруги Терещенко, проживающие на втором этаже, ужинали, подливая себе горяченького чайку.
Старику выглядел на семьдесят с небольшим. Он был приземист и коренаст, и одет в темно-синий спортивный костюм.
Жена носила домашние брюки, цветастую блузу и длинный стеганый жилет.
– Что-то там внизу то ли пикает, то ли мяукает, – недовольно заметил старик, прислушиваясь.
– Та то дети.
– А чего так поздно?
– Меня спрашиваешь? Откуда ж мне знать?
– Дети Сидоренка на выходные у бабы в селе. Он же сам говорил, что в субботу поедут. Сегодня как раз суббота.
– Так значит, кота кто принес. Или подбросили в подъезд.
– Может, кто забежал погреться… Нам-то что?
– А может это у меня в голове, а?
– Во, во. То шумит у тебя, то стучит в ней. А сейчас уже котята замяукали.
– Тебе все шуточки. Ох, старость –