в дружеском тоне. Если захотеть, то мирно можно решить любое недоразумение, – сделал я тогда вывод.
Бывало односельчане, напившись самогона, дрались. Как правило, утром виновник драки, или более разумный из них, брал бутылку самогона и шел "пить мировую". Когда же помирились и распили "мировую", то в дальнейшем держать зло, вспоминать драку, было уже не принято.
В село на инвалидных колясках заезжали просить милостыню живые обрубки – инвалиды войны. Как так – удивлялся я – их, молодых и здоровых, Родина послала в бой, а когда их покалечило, то уже они ей не нужны…
Слышал я еще грязную ругань. Даже Бога ругали, изрядно напившись самогона. Смотрел на это и думал: это Бог такой плохой, или сами люди во всем виноваты? Размышлял и так, и сяк, но всегда получалось, что виноваты именно мы. Я слышал, как односельчане, оправдывая свои плохие поступки, говорили так: "Это когда-то давно было "не убий", "не укради", "возлюби ближнего своего", а сейчас мир перевернулся и действует уже другая заповедь: "Обдури ближнего своего, а если нет, то дальний приблизится, обманет тебя и возрадуется".
Жизнь была трудной. Люди ругали власть, и я видел, что справедливо. Все думал: люди такие жестокие, подлые потому, что жизнь такая наша. А может, это жизнь такая тяжелая именно потому, что мы такие подлые, лицемерные?..
Школа. Воспитание будущих строителей коммунизма.
В сентябре 1960 года родители доверили мое воспитание учителям.
В школе высокообразованные учителя объясняли нам, что Бога придумали богатые, чтобы держать в страхе и повиновении темных, угнетенных бедняков. Рассказывали, показывали картины, киноленты о достижениях науки и техники, о полетах космонавтов, которые были высоко в небе, но не видели там никаких богов.
Вследствие такого двойного воспитания я дома верил неграмотной бабушке, а в школе – просвещенным учителям. Это так, но все же заметил странную закономерность: день проходил успешно только тогда, когда я не забывал помолиться Богу.
В школе жизнь шла, как и положено тому быть в коммунистическом обществе. Сначала нас приняли в октябрята, и мы гордо носили звездочки с портретом юного вождя мирового пролетариата. Позже был памятный день, когда в торжественной обстановке нас принимали в пионеры. Старшеклассники каждому повязали красный галстук – частичку знамени, красного от пролитой отцами крови в борьбе за счастье народа.
Наш пионерский отряд носил имя Павлика Морозова, который ради идеи мировой революции предал родного отца. Нас так и учили: сказать учительнице о недостойном поступке товарища – геройство, промолчать – преступление. В результате такого воспитания мы с радостью выдавали друг друга и гордились, когда учительница нас за это хвалила. Помню то чувство душевной боли, которое испытывал каждый раз, когда становился жертвой подлого предательства. Больно было не столько от побоев и оскорблений, как от человеческой продажности.
Видения.
Как-то тяжело заболела бабушка. Говорит: "Ой, наверное, умру".
Дед