карими глазами. Она улыбнулась Мэри поверх стопки наволочек и приветствовала ее на своем тягучем шропширском наречии.
– Помочь вам развесить белье? – предложила Мэри.
Она подняла с пола упавшие прищепки и положила их в карман фартука Нэнси, где лежали остальные.
– Белье почти высохло, – с улыбкой протянула Нэнси. – Мы с мамой как раз собирались гладить.
Нэнси выдернула жердь, чтобы веревка провисла посредине, сняла последние простыни и сунула прищепки в карман фартука, когда из пристройки, где стирали белье, раздался пронзительный голос ее матери:
– Нэнси, что ты там возишься? Где простыни?
– Иду, мам! – крикнула Нэнси и, улыбнувшись Мэри на прощание, исчезла за дверью.
Если бы Мэри не искала Зеведея, то никогда бы его не нашла. Как все хорошие садовники, он выглядел скорее частью сада, чем живым человеком. В выгоревшей куртке, изношенной шляпе и штанах, перевязанных под коленями бечевкой, Зеведей больше всего походил на старую рухлядь, забытую в сарае. Щеки под полями ужасной шляпы были красно-бурыми, как цветочный горшок, а узловатые руки казались сплетенными из тех же пальмовых волокон, которыми подвязывают хризантемы.
Этим он и занимался, когда Мэри его обнаружила.
Луч осеннего солнца пробился сквозь серые облака, позолотил деревья и опавшие листья, которые шуршали под ногами, когда Мэри шла через лужайку. На фоне живой изгороди из кипарисов хризантемы кивали головками цвета бронзы, меди и кристаллов серы, и от них, от земли, от сухих листьев и ярких настурций шел печальный и прекрасный аромат осени.
Зеведей, прервав на миг свои труды, покосился на Мэри ясными, как у малиновки, стариковскими глазами, но промолчал. Взъерошенные головки хризантем качались, когда он перехватывал стебли пальмовой бечевкой. Садовник снова склонился над клумбой и исчез за цветами. Мэри с опаской спросила:
– А мне можно подвязать?
Головки хризантем качнулись снова, и моток волокон перелетел через клумбу.
Поймав его в воздухе, Мэри неуверенно шагнула вперед. Ужасная шляпа снова показалась в трех клумбах впереди, прямо за громадным алым георгином. Садовник стоял к ней спиной, а его руки деловито шуршали в опавших листьях.
Мэри снова посмотрела на моток в руке, решила, что это приглашение помочь, и, раздвинув астры и громадные пылающие георгины, шагнула к краю клумбы.
Она начала медленно и аккуратно приматывать стебли к столбикам, стараясь не повредить листья. Старый Зеведей снова пропал из виду, но с кипарисовой изгороди, словно фамильяр садовника, слетела малиновка и уселась на стебель георгина, косясь на Мэри такими же ясными старческими глазками.
Солнечный луч медленно полз по ярким цветам и опавшим листьям. Девичий виноград на стенах дома отливал шелками старинного гобелена, а тонкие трубы, поймав солнечный свет, мягко сияли на фоне свинцового неба.
А затем, натянув бечевку сильнее, чем нужно, Мэри сломала стебель.
Это была самая высокая и красивая хризантема, и треск далеко разнесся в тишине. Огромный