в них в гордом одиночестве. Ничего удивительного, что, когда ему делалось совсем одиноко, к нему стала заглядывать Леонтина. Или когда он начинал болеть.
И всякие другие, кого Ав и не собирался звать, потому как не знал их, случалось, тоже к нему являлись. А вот сверстники никогда не приходили. Мария разве что по ночам… А во что ему было играть со взрослыми? Кстати, любопытная деталь: к Марии после первого же подсмотренного Авом ее недетского сна, когда, проснувшись, он обругал себя ужасно неприличным словом и побежал купаться в ледяной ручей, тоже стала являться ее мать. И вообще, после их первой ночи она стала много чего уметь. Равно как и он. Совпадение? – Да нет. В общем, они молодцы, что не прозевали и не прожили без пользы тот возраст, когда у любого может начаться что-то интересное. Хоть и много по этому поводу потом переживали. Ну и в том еще повезло, что на пути им вовремя подвернулся Иосиф. Короче, удачно сошлось одно с другим. Правильно звезды легли.
Ав, разумеется, уже знал, что ужинать его сегодня никто не позовет. Зачем обманывать себя? Он трижды за вечер умудрился уклониться от объятий того, что больше не пряталось, и понимал, что бесконечно это продолжаться не может.
– А что, если в самом деле?… Пока не так страшно… Сколько же можно?…
Но нет, не решился. Наверное, именно потому, что было не страшно. А вовсе не потому, что появилась надежда. Надежду он как раз первой от себя прогнал, по привычке, потому что она только мешает все делать чисто. То есть ничего не делать. Ведь нужно только шагнуть из себя…
Главное – что? – Не начать спорить. – Правильно!
Просить? – Просить кого? – Вот именно! – Глупость…
Драться? – Верх безрассудства. Тут ведь и правда уже ничего нельзя поделать! И причем неважно – есть у тебя силы на драку или нет. Все дело в том, что, когда ты увидишь Ее лицо, – нечто совершенно для обычного человека новое, – он даже не поймет, до какой степени испугался. И вот, этот невидимый ему страх заставит его смотреть на все совершенно по-другому. Не так, как есть или может быть, а как хочет Она, чтобы он смотрел. Страх отучает трезво соображать. И ты даже не заметишь этого.
– Можно подумать, я сейчас все правильно вижу и трезво соображаю, – пробурчал умирающий Ав. – Я ведь даже не знаю, кто я и где сейчас нахожусь.
Была, впрочем, одна тайна. Его собственный, ужасно важный секрет: Ав понимал, что он сейчас болен, что он уже ранен смертью и потому не может в эту минуту верить в то, что безжалостную гостью можно обмануть. А в этом ведь и таится сила Ее оружия: Она мастерски умеет показать, что все по-настоящему. И что по-другому быть не может. Только так, как хочет Она.
Ав каким-то образом помнил, – и это воспоминание Ей почему-то никогда не приходило в голову у него отобрать, – что прежде ему уже удавалось выскальзывать из Ее невеселых объятий. Вернее, не ему. Потому что каждый раз он честно отдавал Ей то, за чем Она приходила. Ведь такая гостья не может уйти без своей добычи.
– Ну так пусть Она и сейчас возьмет свое. Все, что Ей нужно. Что мне, ветхого