съемке, поднимала с постели руку, указывавшую только на лекарства и на стакан с водой. Веки красные, словно томатный соус. Глаза – белые, как и бледная кожа. Мама всегда была при смерти.
А потом однажды она на самом деле умерла. Мне было семнадцать.
Отец сказал, чуть не плача:
– Ты окончила школу. Пережила такое горе. Поезжай отдохнуть. Ты заслужила.
Ну, я и поехала вместе с Армандо в это местечко в Гаргано, названия которого уже не помню.
С Армандо я отпраздновала свое восемнадцатилетие. Романтический ужин у моря, которое не было спокойным, как озеро, но и не было бурным. Никакое, никому не нужное море. Помню, что я ничего не чувствовала. Хотя все время думала: “Сейчас ты почувствуешь, давай, черт возьми! Тебе исполняется восемнадцать”.
Ничего. Только фоновый шум: Армандо говорил, что он меня любит, что я его возбуждаю, что он хочет всегда быть со мной. Его голос звучал как фоновый шум. Во мне от этого ничего не вздрагивало. И сейчас не вздрагивает. Он был как антидот, заглушал и страдания, и счастье.
Когда отпуск кончился, Армандо вернулся к жене. Я почувствовала облегчение: теперь можно было опять дремать, никто не мешал. По-настоящему мы живем в полудреме. Это известно. Все остальное время мы только и делаем, что мечтаем вернуться в блаженное оцепенение.
Армандо исчез, зато появился Саверио. Очкарик. Мой четвертый парень. Его я почти не помню.
Впрочем, я не собираюсь перечислять всех девятерых. Не собираюсь вести себя как другие женщины: самоутверждаться через любовные истории с мужчинами.
Не потому, что я феминистка, а потому, что на самом деле мужчины мало меня интересуют, они меня ни капли не изменили. Это они меня бросали, а я, как человек равнодушный, всегда только вздыхала с облегчением. Одной обузой меньше, – думала я. Как если бы мне предстояло отправиться в банк, а тут звонит кассир и говорит, что все уже сделали, приходить не нужно. Как-то так.
Не думайте только, что мне хорошо с самой собой. Я просто живу. Предпочитаю не создавать лишних проблем.
Сцен ревности я вообще не понимаю. По-моему, это пустая трата времени. Безо всякого смысла. Мужчинам ревность нужна, она помогает им выполнять тяжелую задачу – самоутверждаться. Придает сил их вечно хромающему, растерянному эго. Ты для них как спарринг-партнер. На тебе они оттачивают свое тщеславие. Для этого мужчинам и нужны женщины. А мне ревнивцы не нужны. Вечно разыгрывают один и тот же спектакль, на который я добровольно не пойду.
Когда я училась в лицее, мой первый парень, Мариано Лекка, был одержим мыслью сколотить рок-группу. Я была хорошенькой, и он решил, что я буду петь. Все согласились, что голос у меня выдающийся. По инерции я до сих пор зарабатываю на жизнь голосом, который тогда казался им выдающимся.
Но я никогда не мечтала стать Миной[8] или политически ангажированной певицей – из тех, что кладут микрофон на стул и хриплым, прокуренным голосом принимаются разглагольствовать о том, какое безобразие творит правительство и как Европа не справляется