питал ту же раздражающую склонность к многозначительным афоризмам, что и остальные хинские монахи.
– Больше я ничего не запомнил, – сказал Каден. – Это весь сама-ан.
– Этого недостаточно, – ответил Тан, но на этот раз придержал хлыст.
– Это все, что там было! – возразил Каден. – Вот коза, вот голова, вон лужи крови; я запомнил даже несколько клочков шерсти, застрявших в камнях…
За это он получил целых два удара.
– Увидеть то, что есть, может любой дурак, – сухо пояснил монах. – Любой ребенок, глядя на мир, может сказать, что находится перед ним. Ты же должен видеть то, чего нет! Ты должен смотреть на то, что не находится перед тобой!
Каден из последних сил пытался выудить из его слов какой-нибудь смысл.
– Тут нет того, кто убил козу, – медленно начал он.
Снова удар.
– Разумеется, нет! Ты спугнул его. Или он сам ушел. В любом случае, едва ли стоило ожидать, что дикое животное останется рядом со своей жертвой, если оно заслышало или почуяло приближение человека.
– То есть я должен найти что-то, что должно быть здесь, но его нет.
– Думай про себя. Используй язык только тогда, когда тебе есть что сказать.
Тан подкрепил эти слова еще тремя резкими ударами. Раны сочились кровью. Каден ощущал, как она стекает по его спине: горячая, влажная и липкая. Ему доводилось переносить и более жестокие порки, но это всегда было связано с какой-то большой ошибкой, серьезным проступком. Никогда прежде его не били во время обычного разговора. Становилось все сложнее игнорировать боль, раздиравшую его тело. Сделав над собой усилие, Каден мысленно вернулся к предмету обсуждения – не стоило рассчитывать, что жалость заставит Тана прекратить избиение; это было очевидно.
«Ты должен видеть то, чего нет»…
Типичная хинская белиберда. Однако, как это часто бывало с подобной белибердой, скорее всего, она в итоге окажется правдой.
Каден еще раз детально просмотрел сама-ан. Все части тела козы были учтены, даже кишки, лежавшие кучей безжизненных бело-сизых веревок под брюхом животного. Мозга не было, однако Каден ясно нарисовал расколотый череп и показал место, откуда он был выбран. Что еще ожидал увидеть монах?
Он шел по следу козы, он пришел за ней в ущелье, и там…
– Следы! – произнес он, охваченный внезапным озарением. – Где следы того, кто убил козу?
– Вот это, – отозвался Тан, – очень хороший вопрос. А они были?
Каден попытался вспомнить.
– Я не уверен. Их нет в сама-ане… но я думал в основном о козе.
– Похоже, твои хваленые золотые глаза могут видеть не больше чем любые другие.
Каден моргнул от неожиданности. Еще ни один умиал не упоминал в разговоре его глаза – это было бы почти как упомянуть о его отце или о его происхождении. У хин было принято полное равенство. Послушники были послушниками, ученики – учениками, а старшие монахи все были равны перед Пустым Богом. Тем не менее глаза Кадена действительно выделяли его среди