вчера я сидела за столиком во дворике психиатрической лечебницы и пыталась хитростью скормить папе грибок, который должен был его уменьшить. Как будто это произошло давным-давно – но и вполовину не так давно, как те времена, когда я обнимала маму… спорила с Морфеем… целовала Джеба. Я скучаю по маминому запаху. После работы в саду от нее пахло вскопанной землей и цветами. Скучаю по украшающим глаза Морфея драгоценным камням, которые переливались радугой эмоций, когда он поддразнивал меня. Скучаю по отрешенному виду Джеба, который всегда появляется у него на лице, когда он рисовал.
Мелочи, которые я некогда принимала как данность, сделались бесценными сокровищами.
У меня урчит в животе. Мы с папой не завтракали, а желудок подсказывает, что пора обедать. Я сую руку в карман передника, надетого поверх жесткого и запачканного больничного халата, и перекатываю между пальцев оставшиеся грибы. Я такая голодная, что готова съесть один из них, но не стану. Скрытая в грибах магия, которая уменьшила нас, чтобы мы могли лететь на бабочках, вернет нам прежний вид, когда мы закончим. Нужно сохранить грибы.
В стекле виднеется мое отражение – синее платье, белый передник, растрепанные светлые волосы с темно-рыжей прядкой с одной стороны.
Первый пикси был прав. Я – настоящая Алиса.
Алиса из кошмара.
Безумная, жаждущая крови.
Когда я найду Червонную Королеву, она будет умолять, чтобы я ограничилась головой.
Я фыркаю и тут же становлюсь серьезной, когда кондуктор выключает пылесос. Он поправляет свою черную фуражку и ковыляет на двух из шести ножек, похожих на палочки. Остальные две пары служат руками. В них он держит блокнот.
– Ну? – спрашиваю я, глядя на него.
– Я нашел три воспоминания. Давних. Когда она была еще молода и не замужем. Прежде чем она стала… – кондуктор оглядывается и понижает голос до шепота, – королевой.
– Отлично.
Я начинаю вставать, но тут же плюхаюсь обратно, когда он толкает меня тонкой ножкой в плечо.
– Сначала ты уничтожила один путь в Страну Чудес, заставив меня нянчиться с пыльными кроликами и вонючими пикси. Теперь ты хочешь, чтобы я подверг свою жизнь опасности, показав тебе… – кондуктор разглядывает сидящих позади пассажиров, и его скрещивающиеся челюсти дрожат, – ее интимные воспоминания?
Его шепот сопровождается щелканьем, словно кто-то хрустит пальцами.
Я стискиваю зубы.
– С каких пор подземцы уважают чью-то личную жизнь? Это же не вписывается в ваш этический кодекс. Точнее, большинство из вас вообще не в курсе, что такое этика.
– Я знаю всё, что надо! В том числе – что она не простит.
Кондуктор избегает называть ее по имени.
Я следую его примеру.
– Она не узнает, что это ты мне показал.
Кондуктор листает блокнот и что-то неуверенно записывает.
– Есть еще одна проблема, – произносит он уже громче. – Эти воспоминания – отказники.
– В смысле?
– Ее