умывальную. В углу ее в выдвинутом ящике огромного комода-постели спит дортуарная девушка. Ее толстая русая коса свесилась на пол. Руки закинуты за голову, рот полуоткрыт.
– Нюша, Нюша! Проснитесь! Идите вниз и пробудьте до двенадцати ночи у вас в девичьей… – говорит шепотом Ника, расталкивая спящую горничную. – И если вы обещаете молчать о том, что я вас просила уйти сегодня, то получите за это рубль на чай.
Растерявшейся Нюше остается только повиноваться. Она встает, покорная, заспанная, смущенно – на глазах барышень – натягивает чулки, белье, платье, накидывает платок и исчезает.
Теперь Ника стремительно и бесшумно, на цыпочках, едва касаясь земли, бросается в дортуар. Здесь, проворная и легкая, как серна, она обегает постели, целые три ряда постелей с неподвижно застывшими в них, дабы обмануть бдительность Скифки, воспитанницами, и срывает одеяло с каждой из них. В другое время несдобровать бы Нике, но сегодня, сейчас, воспитанницы выпускного класса отлично знают, что означает этот решительный маневр. И не дольше как через минуту тридцать пять белых фигур в длинных ночных рубашках и в туфлях на босу ногу бесшумно скользят за дверь…
– Mesdam’очки смотрите, какой душонок!
– Прелесть какая!
– Это – маленький ангел! Очаровательный ангелок!
– Поцелуй меня, котик мой!
– Нет, нет, меня первую!
– И меня, и меня тоже!
В умывальной собрался, за малым разве исключением, почти весь выпускной класс. В дортуаре остались только двое: «Спящая красавица» Нета Козельская, вялая девушка, имеющая способность засыпать всюду, где можно и где нельзя: в классе на уроках, в столовой за обедом, в часы рекреации в зале, не считаясь с обстоятельствами места и времени, да еще Лулу Савикова – первая ученица, любимица классных дам, усердная, прилежная и помешанная на приличиях. Институтки-одноклассницы недаром прозвали ее «m-lle Комильфо»[18], или «Комильфошкой». Лулу, искренне считая себя аристократкой, хотя она всего только дочь небогатого чиновника, постоянно делает замечания подругам по поводу их неумения держать себя.
– Fi donc![19] Какие у тебя манеры! Это неприлично! – постоянно повторяет она.
Сама она настолько чопорна, медлительна, сдержанна, так рассчитывает каждое свое движение, что напоминает куклу-автомат. Разумеется, и нынче она не пожелала прийти босой, в одной рубашке в умывальную комнату, чтобы посмотреть на племянницу Стеши, и предпочла, хотя и сгорая от любопытства, оставаться в постели.
Но зато Валерьянка – Валя Балкашина, удивила всех. Пренебрегая сквозняками и холодом, которые мерещились ей везде и всюду, она одной из первых появилась в умывальной, правда, конечно, в теплых чулках, во фланелевой «собственной» юбке и в кофте, накинутой поверх казенной сорочки, да еще кутаясь в теплый байковый платок. Заранее волнуясь и нюхая соли, она с меланхолическим видом посасывала мятные лепешки от тошноты (ее всегда тошнило в минуты волнения).
Ровно в одиннадцать часов, словно по команде, бесшумно открылась