на самолёте особенны, их нельзя сравнивать ни с какими другими. Скажем так, любое путешествие – это перемещение из точки А в точку В. Но если говорить о любых других видах перемещения, будь то автомобиль или поезд, такое путешествие на самом деле состоит из бесконечного множества других точек, А1, А2 и так далее, пролетающих мимо Вашего окна и остающихся где-то позади. Вы можете остановить машину, Вы можете выйти на остановке из вагона – выбрать любую из понравившихся Вам точек пути, топнуть по ней ногой, ощутить её незыблемое, никем не потревоженное существование и объявить её, при желании, своей собственной, во всей её красе и естественности. Таким образом, и вся Ваша дорога становится осязаемой, живой и начинает тихо шептать свои вечные истории. Однако путешествие на самолёте – совсем другое дело. Здесь есть только две точки, отправления и прибытия, и в этом его суть. Вряд ли можно считать частью дороги эти бесконечные, захватывающие дух пространства лазури с ватной подстилкой из облаков. В небе нет дорог, и люди этого не понимают, потому что это невозможно понять. Для них взлётная полоса переходит в посадочную, правда, с некоторым промежутком посередине, который, в силу его непознаваемости, люди предпочитают игнорировать, читая газету, слушая музыку или поглощая алкоголь в метафизических количествах. Кстати, его наверняка подают именно с этой целью – человек не должен задумываться о том, что он сам, его кресло и пластиковый стаканчик в его руке – всё это находится в самом центре звенящей пустоты. Иначе он сойдёт с ума. Когда же шасси упираются, наконец, в асфальт, человек чувствует облегчение, потому что видит в иллюминаторе знакомую, привычную для его мира картину: дома, столбы и провисшие, вечно сопровождающие путешествующего человека провода. Человек снова видит свой путь, и путь этот подходит к концу.
Данила закончил писать, когда самолёт всё ещё был в воздухе. Стюардесса забрала у пассажиров скорлупки из фольги, ещё недавно содержавшие в себе образцы авиационной кулинарии (Даня узнал, что эти скорлупки называются «касалетки»), и теперь разливала чай и кофе, передвигаясь с тележкой по проходу. Когда дошла очередь и до Дани, он по неопытности схватил подносик, протянутый стюардессой, вместо того, чтобы взять подрагивающий на нём пластиковый стакан, тем самым чуть не опрокинув всю конструкцию на колени. В ответ на свою неловкость он получил укоризненный взгляд соседки и понимающую, но чересчур профессиональную улыбку стюардессы. Даня залился краской, убрал ноутбук в сумку, от греха подальше, и открыл шторку окна.
Самолёт летел над ровной, как замёрзшее озеро, поверхностью облаков. От света уже ничем не стеснённого солнца облака были до того белыми, что хотелось зажмуриться. Между ними и самолётом висел в воздухе дымчатый след – видимо, от другого пролетевшего здесь самолёта. Интересно, давно ли он тут летел? Как долго мог этот след храниться в этом искрящемся на солнце безмолвии? След отмечал путь их соседа по небу, неизвестного