назидательно твердить, и не направляет мальчугана обратно к семье. Что он делает?
Согласно моему опыту, любая трагедия кончается еще большей трагедией.
– Он так и написал? – Спрашивает она.
– Да, прям так и написал.
– И он хотел, чтобы ее сыграли?
На пути к второсортной морально устаревшей пьесе, Чарльз задумался о реализме.
Вчера я провел свой вечер с Бэтси, сегодня провел вечер с Бэтси, и, разумеется, завтрашний вечер проведу с Бэтси. Сумбурность книги, неисчерпаемая неясность того, что делать с ней, все это стало тяготить меня, я, будто бы сам написавший ее, с полной определенностью желал, чтобы ее прочитали сотни, быть может, миллионы людей.
Реализм Чарьза подразумевает еще больший религиозный абсурд, создаваемые неудобства сюжетом, исключаются еще большим повествовательным диссонансом. Бравый ангел лишь явился к замордованному своей мещанской, и, видимо, очень досадной жизнью, – пареньку, после…
– …Попросту бросает его на произвол своего выбора. – Говорю я.
– Значит, сказав, что он фанатичен, я была неправа. – Процедила она.
– Довольно таки умно, он отождествил этим всю суть христианства, думаю. – Заметил я.
Мы сидим в той же любимой нами забегаловке, вопрос в том, почему она так сильно нам симпатична? Эти вопросы тезисно были активны в книге неизвестного автора: Он раскрепощал извечные феномены, показывал их метафизичную суть. Но пора забыть о том, что он написал, стоит подумать увидит ли все это люди.
Чарльз человек высокомерный и любящий высокопарные изрекания, зная его, вы бы никогда не представляли актуальное описание обаятельным. Но этот человек, безусловно, разумный и понимающий. Стоило мне только восхвалить этот полемичный роман, я сразу подумал об одном: Будет ли он завидовать?
Зависть. Под таким подзаголовком идет третья глава. Неистовый поток слепой любви к ненависти, парадоксальный взгляд на существующие проблемы. Читатель – не должен будет, если, конечно, все пройдет гладко, понимать такие чуждые для него понятия, для этого существует видимость книги, прекрасный стиль, колебания между совсем заумными и обыденными словами, ретивость и безмятежность, все это – люди увидят. Поймут ли? Неизвестно, но безусловно ощутят. Чувства. Четвертая глава книги. Слабость. Пятая глава книги. Все шло, будто бы проясняя фундаментальные явления.
– Забудь о ней, автор неизвестен ведь, вряд ли мы ее издадим. – Сказала она, отчего мне стало тошно, книга была послана мне совсем врасплох, не давая время подумать о ней в правильный момент.
Я несколько побледнел, об этом сообщила Бэтси, озаренная в лучах запыленных ламп.
– Что тебя такого может тяготить, Джим? – Твердила она, – Что, из-за книги? Я и не думала, что тебя это так задело. Весь бледный стал.
Я иссушаю легковесным глотком всю кружку с кофе, параноидально осматриваюсь вокруг, и начинаю говорить:
– Думаю, ты права, не стоит об этом говорить. Книга то, не мной написана,