мягким спокойным голосом продолжил:
– Радуйся, Митя, что у тебя всего лишь засветили плёнку. Здесь тайга и ты здесь ничего не стоишь. Завтра с рассветом вы покинете нас. И больше никогда, слышите, никогда здесь не появитесь. А Вам, Викентьич, должно быть стыдно, что потворствовали этому хитрозадому, ещё и меня хотели расспросами про язычество облапошить. Словом, вы легко пока отделались. Поэтому сегодня все ваши прогулки и экскурсии закончены. А завтра, как говорят, американцы, гоу хоум, товарищи, валяйте домой.
Викентьич понял, что их изгоняют, но не понимал, что же произошло. Громов кивком головы вызвал его на улицу. И там уже на крыльце почти шёпотом произнёс:
– Твой напарник – глуподыр. Зачем он самостоятельно полез в храм без разрешения?! Разве он не понимал, что вы для нас – пришлые, за вами всегда будет пригляд. Кроме меня здесь уйма других соглядатаев найдётся. И эта выходка с фотосъёмками?! Это же надо, какой Митя глупец! Или наглец! Ты знал об этом?
Викентьич отрицательно качнул головой.
– Я так и предполагал, – Громов задумался. – Но уже поздно, ничего не исправишь. Варфоломей решения обычно не меняет. Он очень зол на вас. Никакой встречи с ним не будет. Завтра вам нужно будет уходить. Будьте осторожны в дороге.
– Что ты имеешь ввиду? И зачем ты мне это говоришь?
– Ничего не имею. Как говорится, задней мысли нет. Но почему-то тревожно мне за вас. Сам не понимаю почему. Сейчас мне необходимо покинуть вас. Надеюсь, Митя больше ничего не сотворит? Могу на тебя положиться?
Викентьич кивнул головой.
– Добро. Кушайте, отдыхайте, готовьтесь к сборам. Увидимся завтра, – Громов сошёл с крыльца и быстрым шагом удалился.
Вот так наша троица была с утра выдворена из Града Сварога. Всю дорогу Викентьич и Митя молчали. С Мити сошла вчерашняя спесь, он всё-таки понимал, что неудача их визита к отшельникам заключена в нём. Извиняться перед Викентьичем за свою вылазку в храм сейчас было бесполезно. Он знал, что Викентьич добр и простит его, но нужно было немного выждать. Поговорить на эту тему Митя планировал вечером в избушке охотников в тайге.
Злость Викентьича на Митю уже прошла. Но говорить с ним не хотелось. Викентьич думал о том, как создавшуюся ситуацию превратить в выигрышную. И как сделать из этого убойный журналистский материал, не подставив Громова. Не забывались почему-то и вчерашние слова Громова о том, что ему тревожно за них. Эта тревожность передалась и Викентьичу. И это не нравилось ему. Потому что было непонятно, каков характер этой тревоги и появилась она почему?
Спустя семь часов похода таёжные путешественники были уже близки к охотничьей избушке. Викентьич узнал об этом по большой кривой сосне, на неё он обратил внимание три дня назад. Вдруг Топой, шедший первым в колонне, резко затормозил, поднял высоко левую руку. «Тихо, молчать!» – поняли его Митя и Викентьич. Топой стоял неподвижно и к чему-то прислушивался. Спустя несколько минут он медленно повернулся и почти шёпотом отрубил:
– Тихо. Бурый шатается.
Викентьич заметил