люблю свою работу. Или ненавижу. Это слишком сильные эмоции, чтобы вот так вот взять и приписать их той рутине, что я каждый день выполняю в Офисе. У меня терпимая работа. Как у всех. Не хуже, не лучше. Я делаю какой-то набор действий и движений и получаю за это соразмерный набор цифр. Нолики и палочки в самых разных вариациях. Иногда больше ноликов, иногда меньше. Я измеряю зарплату банками пива и жрачкой. А больше мне ничего и не надо. У меня есть конура, где я могу, свернувшись на коврике, спать. У меня есть одежда, которая греет меня в холода и прикрывает мою наготу летом. У меня нет семьи, для которой я мог бы стараться. У меня ничего нет, кроме себя самого и работы.
– Эй, старик, ты сегодня какой-то невесёлый! – развернувшись на 180 градусов, бросает мне один тип, сидящий впереди меня. В Офисе строго настрого запрещены личные звонки по телефону, но разрешены краткие перекидывания фразами – это, по мнению Руководства, создаёт доброжелательную атмосферу и воспитывает командный дух между сотрудниками. – Как дела, старик?
Здесь все друг в друга кидают «стариками». Это часть нашей корпоративной культуры. Взять любой фильм, который крутится по ящику: там всегда крутой чел с выражением натуженного при запоре лица бесстрашно роняет, по-приятельски похлопывая по плечу: «старик, не парься», «старик, всё ОК!», «что случилось, старик?». Как будто все себе желают преждевременной старости, не могут дождаться и начинают тренироваться друг на друге уже сейчас. Я смотрю на этого типа: осоловелые навыкате глаза, огромная бородавка на лбу, соломенные волосы, замызганная шея, тупорылая свиная морда и зловонное дыхание, как будто у него во рту на миндалинах повесился скунс. Интересно, кто-нибудь позарился бы на такое сокровище, если бы Государство не выдавало жён таким безнадёжным? Мне хочется взять ножницы и отстричь ему эту уродливую бородавку на лбу или просто соскребнуть ногтем. Но я себя сдерживаю. Я чувствую, как мои лицевые мышцы в обход сознания начинают усиленную работу по строительству подобающего выражения рта, двигая себя в разные стороны, ища и не находя правильного положения. И, наконец, построив что-то наподобие дружелюбной улыбки, я отвечаю ему. Я слышу, как что-то говорю, я чувствую это по колебаниям воздуха, я представляю, как мой язык тяжело ворочается, пропуская звуки сквозь жернова связок, но не понимаю смысла своих слов. Наверняка я произношу что-то дико банальное, что-то до крайности обрыдлое, то, что мой разум отказывается запоминать и записывать на жёсткий диск в моей голове.
Я хочу, чтобы этот тип отстал от меня как можно скорее и перевожу взгляд на монитор. По центру экрана появился большой жёлтый прямоугольник. Кинув быстрый взгляд на колонку цифр рядом с ним, я жму ДА. Проценты чуть-чуть вырастают, цифры неохотно колеблются, но этого мало. Я ещё раз жму ДА, дожидаюсь, когда прямоугольник наполнится заливкой и исчезнет. Посмотрев на часы, достаю из ящика стола пищевую карточку и ухожу на обед. Желудок сам себя не наполнит, а фигуры могут и подождать немного.
***
Наконец-то этот день закончился.