хозяин, где хозяин?»
Выходит домовладелец. Его расстреливают в упор или вешают около дома. Все происходит в присутствии детей и родственников. Два дня трупы запрещается убирать – чтобы все видели! Деда расстреляли на глазах у жены и подростка-гимназиста. В доме напротив хозяина, старого полковника, повесили во дворе. Еще один хозяин дома, дальше по улице, мертвый лежал около порога своего высокого крыльца. Через несколько дней бабушка, похоронив мужа, бросив все и взяв с собой сына и свои драгоценности, уехала в Сибирь, к дальним родственникам. Денег от продажи колец и серег хватило, чтобы купить маленький дом на окраине сибирского города, прожить несколько лет. Отца, как дворянина, не брали на хорошую работу. Учиться в университете тоже было нельзя. Он стал бухгалтером, женился на учительнице начальных классов и по совету своей мамы сменил фамилию. Так я стал Ивановым.
Окраина города. Грязная, с пьяными горожанами. С песней под гармошку:
А ты, моя Маруся!
А ты меня не бойся!
А тебя не брошу!
А ты не беспокойся!
Прошло детство и отрочество. За отцом пришли весной 41-го года, ночью. Три сотрудника НКВД перерыли весь наш маленький деревянный дом. Но коробка с дедушкиными орденами и договором-купчей крепостью на владение московским домом мною еще раньше предусмотрительно была закопана в землю, под дровами сарая. Не нашли. «… фамилию поменял! Думал, мы тебя не достанем», – с ненавистью сказал отцу молодой сержант с синими петлицами.
Мне было четырнадцать лет».
Дворник двумя руками взялся за голову, от воспоминаний перехватило дыхание. Я молча налил ему стакан кипяченой воды из графина на столе. Он с благодарностью кивнул, немного выпив.
«На прощание, уходя в вечность, отец обнял меня и сказал по-французски: «Прощай, мой милый, береги себя и маму. Будь счастлив». – «Что ты сказал, гад?» – подскочил второй чекист.
Еще немного и он начал бы бить арестованного прямо в комнате. Почти парализованными губами я повторил слова папы по-русски. Из комсомола меня исключили как сына врага народа. А теперь скажите, какую опасность для государства представлял тихий, рядовой бухгалтер, по воскресеньям молящийся в церкви?» – Он побледнел. Но мое самолюбие следователя, представителя власти, не позволяло со всем соглашаться. Я прервал дворника: «После смерти Сталина многие граждане были реабилитированы и восстановлены в правах! Почему вы не пошли по законному пути?» Он горько рассмеялся мне в лицо: «По какому пути? Кто вернет мне расстрелянных деда и отца? Я, сын врага народа, не мог учиться ни в одном учебном заведении. На работу меня могли взять только на обычный завод или фабрику. После армии я, собрав свою память, несколько книг, приехал в Москву, нашел наш дом и устроился дворником, взяв сразу два участка.
Через год освободился подвал, и я с беременной женой, тоже работницей домоуправления, вселился в свое родовое гнездо. Никто не знал всей правды. Я не мог уйти из дома и прожил там всю жизнь. Четырехэтажное