ее тогдашних лидеров; с тонким изяществом зимнего восточного пейзажа: красное солнце, уходящее за пыльный горизонт, завораживающая текучесть воды в канале, затейливый силуэт безлистной акации, прозрачность высокого неба; с утиной охотой и охотой на куропаток; с разноголосьем базара: гортанные крики, вкрадчивый шепот, голос толпы и звон молоточков в медном ряду; с городами, на улицах которых не мелькнет женское лицо…
Работа тем временем шла своим чередом. Мне были поручены вопросы внутренней политики Пакистана, и я занимался этим с энтузиазмом. Знание урду давало возможность общаться не только с элитарными кругами, но и с простыми жителями страны. Я подружился с имамом одной из крупных мечетей Карачи и был у него желанным гостем. Усевшись на циновки в уголке мечети, мы пили чай и разговаривали о жизни. Коммунизм в моем изложении и ислам в толковании имама удивительным образом были похожи…
Когда пошел четвертый год моей работы в Карачи, я невыносимо затосковал по Москве.
В середине сентября 1962 года командировка в Пакистан завершилась. Жена с сыном Алешей уехали в Москву в июне от летней жары, и я доживал последние месяцы один, томясь ожиданием и считая дни до отъезда. Добрый и умный человек – наш посол в Пакистане Алексей Ефремович Нестеренко не стал задерживать меня до приезда замены. Я попрощался с Карачи, как думалось, навсегда. Недолог путь от посольства, располагавшегося в старинном каменном доме в районе Кантонтент по Дриг-Роуд, до аэропорта. Ощущение духоты и зноя живо до сих пор – в посольстве была одна-единственная машина с кондиционером, и, естественно, она предназначалась не для перевозки третьих секретарей. Маршрут Карачи – Дели, два дня в Дели, самолет Ту-104 «Аэрофлота», посадка в Ташкенте и, наконец, Москва, прохладные зеленые просторы, воздух Родины.
Перемена в судьбе
Дом. Можно подвести какие-то итоги четырех лет за рубежом. Что же самое главное?
Разумеется, прежде всего сын, который родился в Карачи.
За четыре года я вырос с недипломатической должности референта до третьего секретаря, и, как слышал перед отъездом, посол направил в МИД представление о назначении меня вторым секретарем. В двадцать семь лет это немало.
Мне повезло, считал я. У меня были великолепные наставники, советские послы в Пакистане – покойный И.Ф. Шпедько, ныне здравствующие М.С. Капица и сменивший его А.Е. Нестеренко. Только спустя много лет сумел я оценить, да и то, думаю, не в полной мере, как много дало мне общение с этими столь различными по характеру, по темпераменту, по взглядам на жизнь дипломатами. Общим у них были преданность делу, высочайший профессионализм, дисциплинированный четкий ум и глубокое уважение к коллегам, сколь неприметное положение ни занимали бы они в посольской иерархии. В последующие годы, когда у меня самого стали появляться подчиненные и приходилось работать с начинающими сотрудниками, я частенько вспоминал своих первых учителей, их требовательную заботу, снисходительность