выдохнул тот.
– Что? – кричал Ленька.
– Она не у тебя?
– Нет!
– Ленька, ее нигде нет… Я боюсь, что она… – Сергей задохнулся, провел языком по губам, – что она утонула!
– Что?! – Ленька словно обезумел, – что ты сказал?
– Мы с ней пошли купаться, Ленька! Она ныряла! Я ушел за мороженым. Через пять минут ее уже не было!
– Где же одежда?
– Вот, она на берегу осталась, а Саши нет!
Ленька уже не слушал его. Выскочил из гаража, забыв закрыть дверь, запрыгнул на Серегин мотоцикл.
– Ты куда? Подожди!
– Где ты ее искал?
– Везде! Я весь город прочесал! Везде был, где могла быть она!
Ленька не знал, как долго Сергей звал Сашу, как он нырял до бесконечности, пытаясь ее найти. Как, поняв бесполезность своих усилий, но все еще на что – то надеясь, оседлал мотоцикл, поехал прочесывать город по всем знакомым, по всем ее подругам, по всему городу и пригороду.
…Ленька не знал и того, что, нырнув, Саша ударилась головой о какую – то железяку и потеряла сознание. Ее еще можно было спасти…
Но Сергея не было на берегу.
…Сашу хоронили через три дня – на следующий день после того, как нашли. Гроб был заколочен – посмотреть на нее не дали даже бабушке. Когда Ленька увидел этот маленький узкий гробик, у него сжалось сердце.
Ленька во всем черном, похудевший, казался гораздо старше своих лет и бледнее обычного; под глазами залегли круги, да и сами глаза словно растеряли всю свою синеву.
Ленька не плакал. Нет, он был страшно, не по – человечески спокоен. Танька, которую они с Сашей когда – то (сто лет назад!) встретили в утреннем автобусе, шепталась с подругами:
– Любовь, говорите… Посмотрите на эту любовь – даже слезинки не уронил, – и она печально промокала кружевным платочком свои крупные прозрачные слезы, стараясь при этом не задеть макияж.
Ленька же все делал механически. Внутри его все кричало (страшный, застывший на одной ноте крик), а внешне он напоминал айсберг.
И когда пришло время выносить заколоченный гробик, они вместе с Сергеем легко подняли его на плечи.
А потом было кладбище, такое нереальное в июльский солнечный день, и от этого еще более страшное.
Сашина бабушка плакала на Ленькином плече, а он бесстрастно обнимал ее.
На поминки он не поехал, ему претила сама мысль, что придется еще несколько часов выслушивать лицемерные соболезнования тех, кто никогда не был Саше другом. Ему хотелось остаться одному. И он ушел, ни с кем не прощаясь. У ворот кладбища его окликнула Танька.
– Леня, ты куда? – Ленька не оглянулся, он медленно побрел дальше, ступая по лужам, оставшимся после недавнего дождя, черными лакированными ботинками. Ему казалось, будто жизнь только что кончилась, он умер, вознесся на небо, но там не приняли его, а, пробормотав что – то вроде “иди, попробуй еще раз”, столкнули вниз, прямо в эти лужи. В той, прошедшей, жизни Ленька знал точную цену всему: деньгам, дружбе, измене, любви, прожил эту жизнь, как умел. Он нравился себе в той жизни, а в этой оказался маленьким растерянным мальчиком, одиноким