комнаты, меня повели к доктору.
Мое разочарование не смогло ускользнуть от глаз Олега Геннадьевича.
– Эрик, мой друг! Я не задержу Вас надолго! Мне нужен всего лишь небольшой отчет о вчерашнем дне – Док был само очарование.
На столе передо мной был листок бумаги и ручка. Я попытался писать. Жутко неудобно! Буквально через минуту рука от непривычки стала ныть и болеть.
Я, вопреки всему, полностью расписал мой день, игру на рояле, знакомство с Тунгусом, и даже встречу с седовласым незнакомцем.
Нахмурившись, Олег Геннадьевич прочитал мое изложение.
– Эрик, Вы можете идти!
Я думал, что теперь меня отведут в комнату. Но нет! Надзиратель привел меня обратно в камеру.
И снова еще один бесконечно одинокий вечер.
3 июля
Меня ведут в комнату. На душе радость. Как будто получу глоток свободы. Возможно, сегодня получится пообщаться с этим парнем.
Но в комнате меня ждал сюрприз! Тунгус был не один, здесь находился тот седовласый мужчина, которого я не так давно встретил в коридоре.
Выглянув из-под штанги, Тунгус коротко кивнул мне. В отличие от него, его компаньон одарил меня крепким рукопожатием. Про себя, я прозвал его Эйнштейном, из-за седой и немного растрепанной шевелюры.
– Борис Гольдштейн! – представился он.
Я, с трудом сдерживая смех, представился в ответ. Гольдштейн! Почти Эйнштейн!
– Профессор! – с важностью добавил он.
– Но Вы можете называть меня просто – Борис Леонидович!
Я постарался сохранить серьезное выражение лица. Всенепременно, Борис Леонидович! Старый, ты хрен!
Профессор приобнял меня за плечи и увлек к книжным стеллажам. Здесь он надолго поверг меня в пучину научных терминов, а я не понимал ни слова, но делал задумчивый вид и кивал в такт его словам. Было ужасно скучно быть собеседником Эйнштейна. Это тот тип людей, который любит говорить, но не умеет слушать. В какой-то момент мне надоел этот монолог, и я демонстративно принялся зевать, но это ни капли не смутило его.
Я уже с нетерпением ожидал охранников, и это ожидание показалось мне вечностью.
9 июля
Только через неделю, мне вновь предоставили возможность увидеть моих «друзей».
Они уже были здесь. Тунгус совершенствовал тело, а профессор разум. Все как обычно.
Увидев меня, они на какое-то мгновенье оторвались от своих дел. Профессор кивнул, а качок сплюнул на пол. Этим и ограничилось приветствие.
Я сел за рояль. Двести лет мне такие «друзья» не нужны. Кто-то принес мне партитуры. Я реально почувствовал себя счастливым.
Комната наполнилась музыкой.
«Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней.
Рояль был весь раскрыт, и струны в нём дрожали,
Как и сердца у нас за песнею твоей».
Эти строки неожиданно возникли в моей памяти. И опять рояль воскресил образ белокурой женщины с грустинкой в глазах. Я не знаю кто ты, но я знаю, что я тебя люблю.
Музыка остановилась.