или романистом, он трудится и трудится непрерывно. Он соглашается восемь часов в день жертвовать служебным обязанностям, но считает это потерянным временем. Подлинная его работа та, которой он занят у себя дома с пяти часов утра или в Национальной библиотеке, которую он усердно посещает и богатства которой приводят его в восторг…
Мастерство его медленно созревало… Занявшись литературой, он стремился к просвещенности в самых различных областях знания и при этом рисковал без пользы растратить свои усилия, если бы его энциклопедический ум не нашел определенной точки кристаллизации, цели для его деятельности неофита в области точных наук. Накопление всевозможных карточек с записями – Де Амичис{23} насчитал их около двадцати тысяч – оказалось бы совершенно бесполезным, если бы он не нашел способа применить их к делу. Восхищение, которое он испытывал перед достижениями науки, и весьма умеренный интерес к ним общественного мнения привели его к пониманию того, что настало время привлечь всеобщее внимание к миру науки, которой необходимо было содействие самых широких общественных кругов, чтобы идти дальше, вперед, как по пути чисто теоретических исследований, так и по пути их практического применения, единственно интересовавшего толпу.
Сейчас не могло быть и речи о том, чтобы вернуться к идеям Дидро, характерным для его эпохи, – распространению научного сознания через посредство образованной элиты, руководившей обществом в целом. Социальный климат полностью изменился: задачи были теперь более значительными, и в их решении следовало опираться на более широкие общественные слои, что, впрочем, становилось вполне осуществимым, поскольку благодаря успехам в распространении образования количество людей интеллектуальных и параинтеллектуальных заметно возросло. И разве не было уместным появление художника, способного воспеть этот изумительный подвиг людей науки XIX века?
Элемент необычайного в творчестве Эдгара По отозвался мощным эхом в творчестве Жюля Верна. Странная смесь поэзии с дедуктивным размышлением произвела на него сильное впечатление, но если у надменного американского поэта и была какая-то цель, то совершенно иная, чем у Жюля Верна. В его творчестве наука играет второстепенную роль: она лишь способ выразить глубочайшую душевную тревогу поэта. Его рассказы – игра воображения, позволяющая ему вскрывать сложнейшие извивы психологии и реакцию его персонажей перед лицом самых необычных ситуаций. Он увлечен странностями, в области морали его интересует исключительное, но основой вдохновения остается у него высокомерное презрение к американскому обществу и прогрессу.
Концепция эта является полной противоположностью мировоззрению Жюля Верна, который уверен, что человек может обрести самого себя, утверждаясь в реальном и враждебном мире своей деятельностью, а не голым культом таких отвлеченных понятий, как Истина, Красота и даже Прогресс, которые должны как раз выводиться из реального.
Все еще тесно связанный с театром,