Он остановился и двумя пальцами, потемневшими от табака, прикоснулся к только что тщательно набриолиненным волосам. – Твое выступление было поразительным. Такой потрясающий ритм и в то же время эфемерность… Я снова думал о радугах. – Баббо на секунду прикрыл глаза, словно вспоминая минувший вечер, и снова открыл их. – Что еще говорит о моем чаде газета – с чьим авторитетом, несомненно, никто не осмелится поспорить?
– Тут сказано: «Этот дебют сделал ей имя в Театре Елисейских Полей, этом главном храме авангардного танца в Париже. Она танцует дни напролет – репетирует с труппой, занимается хореографией или просто танцует сама для себя. Когда же Лючия не танцует, она придумывает костюмы, разрабатывает цветовые комбинации и эффекты. Вдобавок ко всем своим прочим талантам она говорит не меньше чем на четырех языках – и бегло! – и к тому же обладает весьма выразительной внешностью: это высокая, стройная, невероятно грациозная красавица с каштановыми волосами, уложенными в прическу „боб“, голубыми глазами и чудесной фарфоровой кожей. Мы в восхищении!»
Я швырнула газету на диван и принялась вальсировать по гостиной, ярко, эффектно, экспрессивно. В моих ушах все еще звенели аплодисменты, эйфория пьянила меня. Я подняла руки и закружилась, проносясь мимо столь любимых баббо портретов его предков в золоченых рамах; вокруг сложенных в стопки томов энциклопедии «Британника», которые порой служили табуретами льстецам баббо, когда они собирались, чтобы послушать, как он читает; мимо маминых папоротников в горшках…
– Весь Париж читает про меня, баббо. Про меня! И… – Я остановилась и погрозила ему пальцем. – И тебе стоит поостеречься!
Баббо скрестил ноги и лениво откинулся на спинку кресла, наблюдая за мной. Он всегда наблюдал за мной.
– Сегодня поужинаем в «Мишо». И будем пить за тебя и праздновать твой успех до самого утра, mia bella bambina. Пригласи свою американскую подругу-танцовщицу, пусть она украсит наше общество своим присутствием. А я приглашу мисс Стейн. – Он снова пригладил волосы, на сей раз с озабоченным видом. – И еще, я полагаю, тебе следует позвать того молодого человека, что сочинил музыку.
– Да, я скажу Эмилю… мистеру Фернандесу. – Мое сердце подпрыгнуло, я поднялась на цыпочки и сделала пируэт – один, второй, третий, а потом упала на диван. И тут же взглянула на баббо – заметил ли он, как участился мой пульс, когда он упомянул Эмиля? Но он опять закрыл глаза и играл с усами, прижимая кончики к лицу указательными пальцами. Интересно, мелькнуло у меня в голове, думает ли он сейчас о мисс Стелле Стейн, которая делает иллюстрации к его книге, или прикидывает, помадить ему усы или нет перед тем, как мы отправимся в «Мишо».
– А в газете ничего не написали о композиторе, как, еще раз, ты сказала, его зовут? – Баббо открыл глаза и посмотрел на меня.
Мне показалось, что его зрачки за толстыми стеклами очков плавают, словно черные головастики в кувшине с молоком.
– Эмиль Фернандес, – повторила я.
Услышал ли он особую, нежную интонацию, с которой я произнесла