Я хищно улыбаюсь неказистому Гере и распахиваю окно, впуская внутрь зимнюю стужу и метель.
–Ну, что, умник, готов полетать? – весело напеваю я, открывая стоящую на тумбочке клетку. – Дорогу на родную помойку сам найдёшь!
Гера либо слишком умный, либо откровенно тупой, потому как покидать родные стены отказывается наотрез.
–Кыш! Кыш, ядрёна вошь! – голосит Гера, прижимаясь к стальным прутьям. – Чмо!
Его наглость отражается во мне ослепляющей злобой.
–Всё равно будет по-моему! – шиплю я, просовывая руку в клетку, – Всё будет только так, как я захочу. А я хочу, чтоб вы все свалили из моей жизни!
Гера перебирает короткими лапками, цепляясь ими за решётку, в тщетной попытке избежать моих рук. Напрасно, настойчивости мне не занимать.
–Не уйдёшь! – ликую я, когда мне удаётся ухватиться за короткий, бурый хвост. Миг и мощный клюв до самой кости прокусывает основание моего мизинца. Злость, какой я ещё не испытывала, мутной пеленой застилает глаза. Боль отходит на второй план, остаётся только дикое желание добиться своей цели. Гера хрипло матерится и кусается, но мне уже безразлично. Его барахтающаяся тушка, в конце концов, оказывается в моих руках, вот, что действительно имеет значение.
– Карина, что ты делаешь?
Вопрос звучит недоверчиво и как-то зловеще. Я вздрагиваю и Гера, пользуясь случаем, вылетает из моих рук. В полнейшем ступоре я смотрю, как он грузно пикирует на плечо ненавистного Рината.
– За что ты так с нами? – с обидой спрашивает парень, закрывая окно.
– Не понимаешь? – мой голос звенит от возмущения.
– Нет.
– Придуриваешься? – уточняю я, медленно приближаясь к нему. Меня забавляет застывшее в его разноцветных глазах замешательство. – Вы запудрили голову моему отцу, но это ещё не значит, что я буду с этим мириться. Папа – только мой! Убирайтесь, или я превращу вашу здесь жизнь в ад.
– Хватит, – на скулах Рината проступают красные пятна.
– Плакать, что ли собрался, рохля? Или боишься, что…
Мою насмешливую речь прерывает звонкая затрещина.
– Немедленно извинись, – угрожающе требует отец, потирая руку, которой меня ударил.
– Не буду! – Его поступок отзывается во мне непониманием и глухой обидой. Щёку покалывает и жар, разливающийся от неё, только подпитывает моё негодование.
– Извинись, или, видит Бог, я возьмусь за твоё воспитание!
– Раньше надо было, – дерзко вскидываю я голову. Он столбенеет, я же презрительно кошусь на Рината. Пусть знает, с кем имеет дело, тюфяк бесхребетный.
– Вон отсюда! – командует отец, указывая пальцем на дверь.
Несмотря на клокочущую во мне ярость, мне удаётся сохранить независимый вид, когда я гордо прохожу мимо взволнованной Илоны. Сейчас я кажусь себе жутко взрослой и непобедимой.
Эту битву я проиграла, но не войну.
***
Я сижу на подоконнике, обняв руками колени. За окном мерцают