себя любимого из добровольного заточения, он решил дождаться темноты.
Вскоре в черное, как дёготь, небо, выкатилась луна. Она высветила бледным и холодным, как сыворотка, светом фигуру памятника и женщину, лежащую у его ног. Галина Ивановна крепко спала, обнимая сапоги статуи, иногда вздрагивая и что-то бормоча сквозь сон. А мимо, осторожными шажками, крадучись, пробирался домой испуганный донельзя, глава местной администрации Единый. Ночь была удивительно тиха и светла, как у Куинджи в знаменитой картине, лишь через равные промежутки времени, раздавалось мурлыкающе похрапывание спящей Скотниковой, да где-то в кустах слышался лёгкий шорох мышей. И вдруг тишину разрезал звонкий голос ребенка – это был писающий с балкона, пятилетний мальчик:
– Дядя, вы вор?
Для Ростислава Кизиловича это был, как говорится, гром среди ясного неба. Ему показалось, что с ним разговаривает сам ангел, свесившись с черного небосвода.
– Да я,я,я только немного, не больше других. А у нас здесь уже всё уворовано до меня, я только две лампочки у себя в кабинете… да машину угля для местной котельной, которая… и ещё, как его… а кстати, вы где? Вы собственно, кто? С кем я разговариваю?
Мальчик, довершив своё дело, скрипнул дверью:
– Мама, там вор! Он сам сказал!
Глава, осознав, всю глупость ситуации, бросился в глухой проулок, разбудив цепных собак, которые на все лады забрехали, словно по эсэмэс, передавая друг дружке: «У нас непорядок».
Утро следующего дня не предвещало ничего хорошего… Галина Ивановна, проснувшись, первым делом начала сооружать некоторое подобие временного жилища из еловых и кленовых веток. Закончив, прилепила бумажку: «голодаю».
К часу дня к месту происшествия прибыли органы из райцентра во главе с тем же майором Разбейнос. Тот долго молчал, оценивая ситуацию.
– В этой акции я вижу и то и другое, – начал он, – если гражданка Скотникова защищает памятник, как символ прошедшей власти, требующей возврата к ней, то здесь дело политическое и чревато самыми нехорошими последствиями для неё. А если она видит в памятнике только своего убиенного её сожителя, то это её личное дело.
– Так тут вообще тогда ничего не поймёшь! – кто-то сказал из местных, – если памятник с носом, значит дело семейное, а если нос отпал, значит политическое?
Разбейнос помолчав некоторое время, отмахиваясь веткой от комаров и мошек, пришел к однозначному выводу.
– Надо срубить советскую символику с постамента в виде серпа и молота или совсем убрать этот памятник.
– Да, да! Демонтировать! – расхрабрился Глава администрации Единый, – я уже об этом говорил. А Галине Ивановне необходимо назначить курс лечения, а то совсем распоясалась, понимаешь!..
Решение было одобрено единогласно и к следующему дню было решено, заправить горючим единственный в селе бульдозер, и снести памятник. А Галине Ивановне тут же надели смирительную рубашку