стоял мужик, – прошептал он, пытаясь вспомнить лицо. Он так хорошо рассмотрел ноги в облегающих брюках, длинный пиджак, трость, прилизанные волосы, а вот лицо… Глаза странные.
– Какой мужик? – Проходя мимо отверстия, Легыч снова плюнул.
– Такой… – Никита растопырил пальцы, пытаясь показать длинный пиджак. – И волосы еще такие. – Пальцы свел.
Легыч застыл, не дойдя до Никиты нескольких шагов. Пнул камешек, тот улетел в дыру. Руки в карманах, ссутулился. Присвистнул:
– Так это ты самого хозяина видел. Аэйтами. Хреново дело.
Он собрался снова плюнуть в дыру, но тут что-то зашуршало. Словно потащили по полу большой лист гофрированного железа.
Но это было не железо. Пошел дождь. Капли падали на листву, она глухо отзывалась на удары. Недовольно шуршала.
– Это который все жжет? – Неприятный холод полз по плечам, стекал в пальцы. Захотелось их сжать в кулак. Он ведь уже видел этого мужика… в поле. – И из окон выбрасывает?
– Хреново… – повторил Легыч. – Пойдем. Тебе Хельга все расскажет. Она книжек начиталась.
Глава III
Похороны кротика
Дождь нудел. Не сильный, не слабый. Противный. Лето, а зябко.
Мама прислала эсэмэс: «Как отдыхается?» Никита отбил ответ: «Треш». На что мама отозвалась смайликами и радостным «Я же обещала!».
Нет, мама, даже ты такого пообещать не могла.
Рядом с крыльцом дома бабы Зины стояло множество разнокалиберных бочек, баков, чанов и ведер. Странно, что Никита этого раньше не видел. И вроде днем он таскал воду куда-то в другое место.
– Вот! Никитка! Где ж ты был? А я уж волноваться стала. Первый день. Ушел. Мест не знает. Тут еще дождь. Тебя, никак, Обидин к дружкам утащил? Видела я его, шлялся он со своим велосипедом. На комбинате были или дальше, на плотине?
Баба Зина выстреливала слова не хуже пулемета. При этом бодро сновала по кухне, готовя стол к ужину. Никита стянул мокрые кроссовки. Сапоги он с собой не взял. Были шлепанцы. Если дожди зарядят всерьез, то ходить ему по улице босиком.
– А я тебя жду-жду, все в окно смотрю. Думала, помощник приедет – и за водой, и в магазин. За хлебом вот пришлось самой идти. А в баки воду так и не налила, все ждала, ты вернешься. А Обидина я этого поймаю – уши надеру. Ведь знает, чертяка, все знает. Я еще с его отцом поговорю!
Носки тоже были мокрые. Никита поморщился, ступая на пол – ногам сразу стало холодно. Мама так же на Никиту ворчала, когда он поздно приходил с прогулок. А если еще и испачкался или куртку порвал, то тут причитаний на весь вечер. До ночи звучит один голос, мамин. Возражать или что-то доказывать бесполезно. Поэтому он и молчит. Ему бы сейчас, конечно, в свою комнату побыстрее попасть, посмотреть, что там ребята на его фотки написали, новые повесить…
– А грязный-то какой! Это где ж ты так изгваздался? Это где ж твои глаза были? Вроде взрослый парень. Можно ведь лужу обойти.
Джинсы его и правда выглядели так себе. Но это ничего. У него чистые есть. А эти высохнут, он потом ототрет. Или сейчас ототрет,