месяца Гороховский мне и говорит: «Ознакомился я с твоей рукописью. Не вижу смысла ее издавать». Я тогда с горя в запой ушел. Решил с этими скотами дела больше не иметь. Но через неделю – звонок. «Знаешь, – блеет Горох, – а тема-то у тебя – классная и фабула нетривиальная. Есть тут у нас один писатель, он, правда, русским неважно владеет… Давай-ка ты с ним – в соавторстве».
Я так осторожненько тиражом интересуюсь и что же слышу? Матерь Божья – пятьсот тысяч! Ну, ты понял – проплаченный инвесторский проект. Я помялся, помялся… помню ведь, как зарекался с этими упырями связываться. Но тираж меня на лопатки положил, плюс имя мое собственное, пусть и вторым номером, увидеть на обложке страсть как захотелось. «Шлите, – говорю, – развернутый синопсис». Присылают, и я тихо охреневаю: первые три абзаца дед Ашот нацарапал (а, может, и не Ашот, он ведь по-русски – только со словарем), а дальше – мой «Сбитый летчик» идет. Только имена героев изменены. Значит, книгу мою они издавать не хотят, акт приемки не подписывают, а если на обложке – проплаченный аксакал, то детектив сразу идет в печать.
Дерьмо во мне вскипело, побежал я в издательство и раздал всем сестрам по серьгам. Гендиру высказал все, что о нем думаю, главреду на стол плюнул, Гороховскому по мордаcам съездил. Теперь обратной дороги нет.
А тут как раз шмонька старая кипиш подняла. Грозится выплюнуть меня с насиженной жилплощади, если я за три месяца не рассчитаюсь. Вилы, короче…
– Мдааа… Что тут посоветуешь? Поищи подсказку в самоучителе «Как отдавать кредиты».
Валентин включил диктофон.
– Кто автор?
– Автор-то? – хрюкнул Васька. – Раскольников Родион Романыч. Цок в темечко и – «кому я должен – всем прощаю!»
Кулак Валентина нестерпимо зачесался. Нет, сегодня, определенно, не его день. Не стоило звонить собутыльнику. Ни деньгами, ни сочувствием не разжился, зря только нервы истрепал.
– Вот ты у нас кто? – продолжал философствовать Кузяма. – Литературный негр преклонных годов, который должен «без унынья и лени…» А ты в это время что? Ведешь ты себя, Валя, в это время, будто ты – Феликс Богоявленский, у которого эти сукины дети в очереди за рукописью стоят.
Найденов недовольно засопел. Нотаций ему сейчас только и не хватало.
– Да знаешь ли ты, мудозвон, сколько книг этого самого Богоявленского написала авторская группа, где я пахал составителем сюжетов и предварительным редактором?! Четыре! В том числе и экранизированный недавно «День и ночь». Через полгода истекают срок продажи авторских прав и срок, в течение которого я обязывался хранить «секрет фирмы», тогда посмотрим, кто из нас настоящий Богоявленский. Вот хохма будет, если Феликс сдуру подаст на меня в суд.
Кузяма громко расхохотался.
– Остапа понесло! Может у тебя и договорчик на «День как ночь» имеется?
– А как же! – обиделся Валентин. – И не только на него. В начале работы над серией издатели не могли предположить,