публикой. Огонек высветил узкую лестницу. Девчонка остановилась у нижней ступени, запрокинула голову, снова позвала в темноту – на этот раз тише, будто обращалась к подружке:
– Эй! Кто-нибудь дома?
Ни звука. Сквознячок принес слабую тень старомодных духов, ведь ее голос всколыхнул воздух, застоявшийся за долгие годы. Наверное, надо было подняться на второй этаж и посмотреть, есть ли там кто живой, однако боль в ноге и полнейшая тишина оказались слишком весомыми аргументами против этой затеи.
Больше не щелкая зажигалкой из боязни, что ее засекут с улицы, девчонка проковыляла в гостиную. Шторы были наполовину задернуты, но света фонарей, проникавшего в щель, вполне хватало, чтобы разглядеть продавленный диван у стены. Покрывало было связано крючком, собрано из квадратов несочетающихся оттенков. Девчонка осторожно выглянула в окно. Она боялась увидеть Доджа, но круг света под фонарем не нарушала ни единая тень. Девчонка упала в кресло и вздохнула почти с облегчением.
В доме жил старик. Или старуха. Телевизор громоздкий, до смешного несовременный; у каминной решетки стоит электрический обогреватель. У порога целая гора писем – словно осенняя листва, собранная дворником для сожжения.
Девчонка прохромала обратно в кухню, открыла кран. Трубы захрипели и не сразу выплеснули воду. Девчонка подставила под струю ладони, стала жадно пить. Кто жил здесь? Что стало с этими людьми? Куда они делись – были отправлены в дом престарелых, умерли? Но ведь после смерти хозяина дом избавляют от рухляди, разве нет? По крайней мере так было, когда умерла бабуля. Через неделю после похорон вся бабулина одежда, все ее фотографии, тарелки и кастрюли, а заодно и обширная коллекция фарфоровых поросят и осколки незадавшегося детства самой Джесс были упакованы и распределены по соседям, чтобы муниципалитет мог пустить в дом нового съемщика.
Темнота казалась мшистой на ощупь, сырой. По предплечьям, прикрытым куртейкой из кожзама, побежали мурашки. Что, если хозяин умер здесь, в этом доме; что, если тело не было обнаружено? Некий мазохистский инстинкт, бог весть откуда взявшийся, заставил Джесс нарисовать в воображении картинку: разлагающийся труп на кровати в спальне на втором этаже. Она быстро прогнала видение. Верх взял здравый смысл. Мертвые безобидны, не то что живые. Покойник не расквасит тебе губу, не присвоит твои деньги, не станет сжимать пальцы на твоей шее, пока перед глазами звездочки не запляшут.
Ужасная усталость вдруг навалилась на Джесс, волны от боли в ноге кругами расходились по всему телу, и без того измотанному, выдохшемуся. Она поплелась в гостиную, села на диван, уронила лицо в ладони, стала переваривать события последнего часа.
Черт! Она вломилась в чужой дом. Необитаемый и запущенный, но все-таки чужой. Это серьезно. Это не пакет чипсов стырить в киоске с единственной целью: чтобы тебя не обзывали побирушкой за то, что ешь бесплатные школьные обеды. Нет, вломиться в чужой дом – это преступление из принципиально иной категории.
Зато Джесс удалось сбежать.