племянник, – ответил он.
– Как молодуху-то вашу зовут?
– Аграфена Климовна.
– Что же она сама сливок не принесла, а тебя с ними послали?
– Ей некогда, ужинать собирает, – сказал мальчуган и вышел.
– Про какую ещё бабу ты спрашиваешь? – насупившись, полюбопытствовал у атамана Осип.
– Тебе всё знать хочется; какой ты, брат, любопытный, – ответил Чуркин, допивая чашку чаю.
– Нам теперь не до баб; нечего с ними связываться, надо поскорей убираться; небось, и так за нами погоня послана; а ты опять, пожалуй, свяжешься с какой-нибудь и застрянем здесь суток на двое, а то на трое; тут нас и накроют.
– Я знаю, что делаю; где можно посидеть, посидим, а нельзя, так поедем, – высказался Чуркин, покручивая свои усы.
– Время такое, атаман, нельзя засиживаться; на мой взгляд и в Тагильском заводе нам долго не след пробавляться.
– Покормить лошадей всё-таки придётся.
– В лесу можно отдых им дать, а на глаза кому-нибудь показываться не советую; нас там знают, кто мы и откуда, по следам доищутся.
Чуркин согласился с каторжником и решил в Тагильском заводе не останавливаться, а проехать мимо него.
– Ну вот, за это тебе и спасибо, – сказал Осип и оскалил зубы.
– Поди-ка, скажи дворнику, чтобы нам с тобой поужинать дали.
Осип отправился, отыскал дворника и передал ему приказание своего хозяина. Дворник засуетился и крикнул:
– Аграфена!
– Что, тятенька? – отозвалась она.
– Поди, собери постояльцам ужинать.
– Мне некогда, пошлите кухарку.
– Если тебе говорят, так ступай.
– Я не пойду.
– Почему же ты ослушаешься?
– Купец этот всё с разговорами ко мне пристает; я его боюсь, глаза у него очень ядовиты; что я с ним буду там говорить?
Осип всё это слышал и, вернувшись, передал всё своему атаману.
– Дура баба, и больше ничего, – сказал на это разбойник.
Кухарка принесла ужин. Постояльцы живо управились, с ним; Осип сходил к лошадям, поглядел их и затем душегубы улеглись спать.
– Василий Васильевич, как завтра, рано поедем или когда рассветёт? спросил каторжник.
– Пораньше лучше; до света надо уехать, – поворачиваясь с одного бока на другой, сказал тот.
Осип вскоре захрапел, а Чуркин не мог уснуть: думы отгоняли от него сон; они вертелись у него в голове и сменялись одна другой; но одна из них не давала ему покоя: эта была мысль о том, как выбраться из Реши и скрыть следы того, куда он уехал. Долго он обсуждал это обстоятельство, ничем, однако, не решил его и уснул уже после вторых петухов.
Поутру каторжник Осип проснулся вместе с извозчиками, ехавшими с товарами с ярмарки, сходил к лошадям и, вернувшись, разбудил Чуркина. Сам дворник принёс самовар и спросил:
– Ну, что, купец, хорошо ли спали?
– Ничего, клопы не кусали, – заявил разбойник.
– У нас не полагается; завелись было прошлым летом, да мы их зимой выморозили.
– Вот