Тогда она в сердцах воскликнула: «Не внемлешь ты моим молитвам, Господи!» – и так отходила Трампеля кочергой, что его еще долго никто не видел…
Эмиль хохочет, откинувшись на траву. Не думала, что моя история настолько его позабавит.
– Занятный персонаж! – Он ерзает, нечаянно толкает меня под локоть, рассматривает мой неоконченный рисунок – словом, делает все то, чего я терпеть не могу. – И много у тебя такого в голове?
– На жизнь хватает.
Он переводит взгляд на мое лицо и долго, пристально его изучает. Не слишком-то уютное ощущение.
– Есения, ты ведь из Железнодорожного? – я киваю, абсолютно уверенная в том, что при нем об этом не упоминала. – Никогда не бывал. Красивый город?
«Город» относится к моей малой родине примерно как «уют» – к концлагерю.
– Набери в любом поисковике «Гердауэн» и узнаешь.
Он послушно лезет в карман за смартфоном. Ненадолго наступает тишина. У меня даже получается представить, что рядом никого нет (редкие «ого», «ничего себе» и «круто», выражающие то ли восхищение увиденным, то ли сочувствие мне, выросшей в декорациях тевтонской разрухи, не в счет), и более-менее умиротворенно закончить ворота и замковый камень над ними. Теперь я готова обсуждать что угодно.
– Смотри. – Я пролистываю блокнот назад, словно отматываю свою собственную историю. – У нас в Железнодорожном есть разрушенный замок Гердауэн, разрушенная мельница Гердауэна и разрушенная кирха Гердауэна. Ну и бывший немецкий пивзавод, правда, сейчас от него мало что осталось.
На выбранном карандашном рисунке протыкает небо одинокая кирпичная труба. Рядом виднеется рухнувшая крыша, ее почерневшие балки напоминают вскрытую грудную клетку доисторического животного.
Во взгляде Эмиля мелькает нечто вроде уважения.
– Красота в глазах смотрящего?
Я улыбаюсь и киваю, попутно размышляя о том, что если бы рисовала его портрет, то ничего не стала бы в нем менять.
– Но ты все равно сбежала.
– Это не побег. – Мне хочется защищаться, хотя никто на меня не нападает. – Так, временная миграция.
Пользуясь очередной паузой, я перехожу к штриховке. Как жаль, что нельзя передать затишье перед бурей. Запах озона. Ворчание грома… Эмиль сидит рядом, по-прежнему уткнувшись в телефон. Мне кажется, что он давно отвлекся на картинки в «Инстаграме», но нет – на экране айфона все еще мелькают до боли знакомые улицы в асфальтных заплатах и одноэтажные домики, в которых тот же югендстиль угадывается только чрезвычайно наметанным глазом. Скрытый пеноблоками фасад одного из домов украшает крупно намалеванное солнце с глазами-щелочками, какие обычно рисуют дети. Надпись «Добро пожаловать» с тремя восклицательными знаками выглядит особо хитрым издевательством.
– Вот так представишь… – говорит он. – Какой-то Железнодорожный, а ведь ему почти семьсот лет[4]…
На лист бумаги падает тяжелая капля, но это не моя скупая слеза гордости за