вся. Старик прицелился в автобус.
Папа взялся за ручку двери.
– Не ходи! – Мама схватила его за руку.
Папа вырвался, взял бутылку виски, которую привез отцу Бо, и спрыгнул в грязь. Дверь за собой оставил открытой.
– Вы кто такие? – прокричал старик, и зубочистка запрыгала меж его губ.
– Я Энрт Олбрайт, сэр.
Старик опустил пистолет:
– Эрнт? Это вы? А я Эрл, отец Бо.
– Да, сэр, это я.
– Держите меня семеро! А это кто с вами?
Папа обернулся и махнул Лени с мамой, чтобы вышли из автобуса.
– Ничего не скажешь, хорошо придумал, – пробормотала мама и открыла дверь.
Лени вышла вслед за мамой и услышала, как чавкает под ногами грязь.
Обитатели подворья стояли и таращились на них.
Папа обнял маму и Лени:
– Это моя жена Кора и дочь Лени. Девочки, а это Эрл, отец Бо.
– Здешние зовут меня Чокнутым Эрлом, – сказал старик, пожал им руки, выхватил у отца бутылку виски и повел их в дом: – Идем, идем.
Лени с трудом заставила себя войти в тесную темную хижину. Воняло потом и плесенью. Вдоль стен тянулись ряды припасов: бутыли с водой, консервы, ящики с продуктами и пивом, стопки спальных мешков. Пространство у одной из стен целиком занимало оружие. Ножи, ружья, коробки с патронами. На вбитых в стену крюках висели старинного вида арбалеты и булавы.
Чокнутый Эрл плюхнулся на стул, сколоченный из досок от ящиков из-под керосина, открыл бутылку виски, поднес ко рту и отпил большой глоток. Потом протянул бутылку папе, и тот пил долго, прежде чем вернуть бутылку Эрлу.
Мама наклонилась и взяла старый противогаз, в коробке их было видимо-невидимо.
– В-вы коллекционируете военную атрибутику? – робко спросила она.
Чокнутый Эрл отпил еще виски, одним глотком едва не ополовинив бутылку.
– Нет. Это не для красоты. Мир сошел с ума. Приходится защищаться. Я приехал сюда в шестьдесят втором. И уже тогда в Нижних сорока восьми[16] творилось черт знает что. Куда ни плюнь, везде коммуняки. После Карибского кризиса все тряслись от страха. В каждом дворе по бомбоубежищу. Я перевез семью сюда. Мы приехали с одним ружьем и мешком коричневого риса. Думали, что в тайге-то уж будем в безопасности, переживем ядерную зиму, которая того и гляди наступит. – Эрл отхлебнул виски и подался вперед: – Но и здесь житье не лучше. С каждым днем все хуже и хуже. Экономику загубили, бедных наших мальчишек отправили на верную смерть… Это уже не моя Америка.
– Я давно это говорю, – сказал папа. На лице его было написано благоговение, какого Лени прежде видеть не доводилось. Казалось, он всю жизнь ждал этих слов.
– Там, внизу, – продолжал Эрл, – на материке, народ стоит в очереди за бензином, а ОПЕК гребет деньги лопатой и смеется нам в лицо. И неужели вы думаете, что наши старые друзья из СССР забыли про нас после Кубы? Ошибаетесь. Всякие негритосы называют себя «Черными пантерами»[17] и грозят нам кулаками, нелегальные иммигранты отнимают у нас работу.