запросил у Пушкина через Плетнева текст трагедии в качестве материала для чтения лекций великой княгине Елене Павловне. В ответ на это Пушкин отписал Плетневу в начале марта 1826 года: «Какого вам Бориса, и на какие лекции? В моем Борисе бранятся по-матерну на всех языках. Это трагедия не для прекрасного полу». «На всех языках» – это всего лишь на двух: русском и французском. В немецком исполнении «лая матерна» в пьесе отсутствует.
А еще ранее в письме к П. А. Вяземскому от ноября 1825 г. Пушкин написал, что все персонажи в его «Борисе» «очень милы; кроме капитана Маржерета, который все по-матерну бранится; цензура его не пропустит. Жуковский говорит, что царь меня простит за трагедию – навряд, мой милый».
По поводу некоторых языковых вольностей в трагедии некий внутренний рецензент III Отделения Е. И. В. С. канцелярии записал: «Некоторые места должно непременно исключить. Говоря сие должно заметить, что человек с малейшим вкусом и тактом не осмелился бы никогда представить публике выражения, которые нельзя произнесть ни в одном благопристойном трактире! например слова Маржерета».
Что касается грубияна Маржерета, то его бранную речь цензура правила вплоть до 1887 года, покуда известный пушкинист П. О. Морозов не опубликовал ее без купюр, да и то не всю.
Несдержанный Маржерет употребил несколько выражений, которые наверняка смутили бы ухо прекрасных дам и даже кавалеров, воспитанных на традициях приличного общества. Извинительным для него обстоятельством было то, что во время атаки войск Самозванца ему было некогда выбирать слова. Отметим и то, что к своему коллеге Розену пушкинский Маржерет обращался по-французски, а Розен отвечал горячему французу по-немецки, что не мешало им прекрасно понимать друг друга.
Итак, первым крепким выражением стало «… ça n’a que des jambes pour foutre le camp» (если переводить стерильно, то «ноги, чтобы сматываться»), которое стеснительная цензура поменяла на благопристойное «…ça n’a que des jambes pour fuir» («… чтобы сбежать»).
Вторым крепким выражением стало «un bougre qui a du poil au cul» («тип с волосами на заднице», «шерстью на ж..пе»), замененное на невинное «un brave à trois poils» – «храбрец», «бравый молодец».
Впервые в своем первозданном виде первая пушкинская вольность увидела свет в 1887 году в издании В. В. Комарова и под редакцией П. А. Ефремова, а полностью увидела свет в академическом издании 1916 года. Правду сказать, это могло быть осуществлено и в суворинском издании 1905 года, но публикатор счел за благо сослаться на самого Пушкина, собственноручно, пусть и под давлением цензуры, сделавшего перемену из «un bougre qui a du poil au cul» в «un brave à trois poils», что означает во втором случае совершенно нейтральное «бравый молодец», «смельчак», «задира».
Что же до исконного пушкинского «un bougre qui a du poil au cul» (это выражение в рукописи было отчеркнуто сбоку красным карандашом и отмечено знаком NB), переведенного в советские времена, как «отчаянный головорез», что тоже является