золоченой чешуе,
с утомленными равнодушными глазами
бесцветного цвета,
скороговоркой басил, брызгал водой,
в кабине моей прилепил
свою раскладную троицу: женщину, еще кого-то и лысого старика.
Вот эта троица – кабина сгорела, а она цела.
Чудо, не нужное никому.
Может, пригодится этому попу
для его пропаганды.
Говорит человек, левой рукой прижимающий к груди оторванную правую:
– Я ненавижу православие,
потому что оно фанатично и мракобесно.
Я бродил в темноте,
не соображая ничего,
и искал свою руку.
А жена – фанатичка, истеричка жена,
она стала такой, когда стала ходить в свой храм,
как я с ней ни спорил, как ни просил! —
не помогала искать, только мешала,
она вцепилась в меня и торжествующе выла:
«За твои грехи, это за твои грехи!
Крестись и кайся, крестись и кайся!» – дура,
чем мне было креститься,
когда я никак не мог найти свою руку.
Говорит маленькая девочка:
– Я ненавижу православие,
потому что меня так научила мама.
Я никогда не видела православие,
потому что папа запретил мне глядеть на него.
Я думаю, что раз так, то оно ужасно.
Наверно, оно зеленое, с кровавыми глазами и желтыми такими клык
Я его не видела, но всегда так боялась! (сейчас-то
я думаю, что по правде, в жизни,
его, может, и не бывает – это просто папа и мама
так придумали, чтобы я
вела себя хорошо. Я тогда
была еще маленькая…)
Вот и там, ночью, когда вагон перевернулся,
когда все так страшно кричали,
я никаких православных, никаких таких чудовищ
не видела – там были просто люди,
которым было больно и страшно.
А православия – не было.
Может, думала я, плача, оно возьмет да и приползет на крики,
вылезет из своего логова и, урча, притащится,
чтобы всех сожрать, и меня тоже,
но там был один человек, он крепко обнял меня руками
и громко сказал волшебные слова:
– уста моя отверзох
и привлекох дух
яко заповедей Твоих желах —
Непонятно, но так красиво!
И ночью вдруг стало так светло, как в полдень,
и с неба спикировал бэтмен
и спас меня! такой красивый,
весь белый, сильный, с крыльями золотыми бэтмен,
и отнес сюда, на траву. Все это
произошло так