метнулась в глубину дома, а сосед встал в позу Наполеона и принялся насвистывать «Ты ж менэ пидманула, ты ж минэ пидвила…» При этом он жадно облизывал губы и смачно причмокивал, будто уже выпил и закусил. Тетушка, запыхавшись, выбежала на крыльцо, протягивая соседу сверток. Он с важным видом погрузил сверток в глубину лоснящегося пиджака. Исподлобья посмотрев на городского племянника, произнес: «Ну, это, где корова-то?»
Тетушка пыталась выманить Зорьку из хлева, но та, очевидно, не горела желанием выходить: все время мотала головой и мычала.
– Племяш, помоги, чай чувствует, что не на выпас вывожу.
Володя и сосед принялись неумело толкать скотину, но та словно приклеилась к полу. Недолго думая, сосед схватил грабли и со всего маху огрел корову вдоль спины.
– Что же ты делаешь? Ирод! – вскричала тетушка, – ведь она пока живая!
Сосед усмехнулся: «А ты че, отбивные не любишь? Все одно – забивать».
Тетушка насупилась и тяжелым шагом направилась в дом.
– Видать, любила скотинушку, – подобрел сосед. – Вишь, как запереживала…
С горем пополам вытолкали корову и направились в сторону старого колхозного коровника. Володя вел Зорьку и рассеянно смотрел по сторонам. Где-то вдалеке завыла циркулярка, залаяла собака, на душе, однако, становилось довольно гадко. Неспешным шагом они приблизились к коровнику. Вид бывшего здания не был чем-либо замечателен: стены зияли выбитыми окнами, крыша напоминала об интенсивной бомбардировке чем-то разнокалиберным, стены из-за обвалившейся штукатурки походили на древнюю крепость. Подойдя поближе, Володя разглядел вход в коровник: слева и справа сиротливо стояли створки ворот, наклон их был безнадежен. На земле, прямо под перемычкой входа разлилась огромная и, видимо, непросыхающая лужа. На солнце она переливалась радужными кругами чего-то нефтяного.
Протиснувшись по краю лужи, трое зашли в коровник. Изнутри он производил совсем другое впечатление: лучи летнего солнца многочисленными струями пробивались через отверстия в крыше и резали пространство на замысловатую калейдоскопическую картину. Володя на минуту замер, забыв корову, соседа, тетушку. Опомнившись, мрачно промолвил:
– Ну, что, за дело, сосед?..
– Ага, раньше сядешь – раньше выйдешь, и, вааще, в тюрьме тяжело только первые десять лет, а потом привыкаешь! Гы-гы-гы, – разнеслось эхом по коровнику.
– Ты держи корову за веревку, – поучал Володя, – а я ее кувалдой, в общем, как-то так.
Сосед сразу посерьезнел и стал сосредоточенно наматывать веревку на руку. Володя примерился к кувалде и посмотрел на Зорьку. Взгляд коровы, казалось, пронзил и придавил его чем-то тяжелым. Руки сами опустились, кувалда с глухим звуком упала на пол.
– Не могу. Да ты глянь, как она на меня смотрит, ведь это вся скорбь еврейского народа! Соседушка, давай ты, ну, ей-богу, не могу, – взмолился Володя неожиданно охрипшим голосом.
– Да