голос, веселый и радостный голос человека, забывшего, пусть ненадолго, где он находится и что его ждет. – Идите сюда и посмотрите, что может делать Мистер Джинглес!»
– Господи, – прошептал я, почувствовав, как у меня перехватило дух.
– Нашел еще одну? – спросил Зверюга. – Я вытащил три или четыре.
Я спустился вниз и посмотрел на его большую ладонь. На ней лежало несколько щепочек, эдаких шпаг для эльфов. Две желтые, как и моя, одна зеленая, одна красная. Выкрашенные не краской, а восковыми мелками.
– Господи. – Мой голос дрожал. – Щепки от катушки? Но почему? Почему там?
– В детстве я был совсем не таким, как сейчас. Вытянулся между пятнадцатью и семнадцатью годами. А до того дышал в пупок многим сверстникам. Когда я первый раз пошел в школу, мне казалось, что я такой маленький… совсем как мышка. Я перепугался до смерти. И знаешь, что я сделал?
Я покачал головой. За стеной по-прежнему завывал ветер, под балками дрожала паутина, компанию нам составляли духи умерших, а мы смотрели на щепки от катушки, которая причинила нам столько хлопот. И тут моя голова начала понимать то, что сердце мое знало уже давно, с того дня как Джон Коффи прошел Зеленую милю: здесь мне больше не работать. Депрессия или нет, я не смогу и дальше наблюдать, как люди проходят через мой кабинет навстречу смерти. Любой из них может стать каплей, которая переполнит чашу.
– Я попросил у матери один из ее носовых платков, – ответил Зверюга на свой же вопрос. – И когда мне хотелось плакать, я доставал его, нюхал, и мне сразу становилось легче.
– Ты думаешь… что Мистер Джинглес отгрыз эти щепки от раскрашенной катушки, чтобы они напоминали ему о Делакруа? Что мышь…
Зверюга поднял голову к потолку. На мгновение мне показалось, что в его глазах блеснули слезы, но, возможно, я ошибся.
– Я ничего не думаю, Пол. Но я нашел их там и учуял запах мяты. Как и ты. И я больше не могу этого выносить. И не хочу. Я боюсь, что сорвусь, если увижу на электрическом стуле еще одного человека. В понедельник подам заявление с просьбой перевести меня в исправительный подростковый центр. Если это произойдет до следующей казни – отлично. Если нет – брошу эту работу и вернусь на ферму.
– Что у тебя вырастет на ферме, кроме камней?
– Неважно.
– Я знаю, что неважно. Думаю, заявления мы подадим вместе.
Зверюга пристально посмотрел на меня, чтобы убедиться, что я не разыгрываю его, а потом кивнул, подтверждая, что дело это решенное. От очередного очень уж сильного порыва ветра заскрипели балки. Мы в тревоге огляделись. Никого, только обитые мягким материалом стены. А я уж было подумал, что сейчас в дверях возникнет Уильям Уэртон, не Крошка Билл, нет, Дикий Билл, каким он предстал перед нами в день своего появления в блоке Е, вопящий, заливающийся диким хохотом, уверяющий нас, что мы будем счастливы, избавившись от него, и что забыть его нам не удастся. В этом он