Владимир Мединский

Стена


Скачать книгу

уже из дверей с бранью выскочил десятник, успевший на ходу напялить голубой жупан, пояс с пистолетом и даже перевязь с сумкой. Он был уверен, что сейчас зарубит наглого русского и ему вряд ли придется возвращаться в заведение пани Агнешки за вещами.

      За десятником суматошной гурьбой вывалилось еще с дюжину вопящих, размахивающих саблями поляков… Дело оборачивалось совсем плохо. Видимо, никакого поединка один на один не будет, его просто сейчас убьют.

      Григорий отступил к противоположной стене, прикрыв спину.

      – Щас узнаешь, скотина, как оскорблять благородных людей! – завопил десятник.

      – Вместо тебя здесь будет валяться десяток маленьких русских! – выкрикнули из толпы.

      Из тех уроков, что брал Григорий, он запомнил не так уж и много, но твердо уяснил для себя одну простую вещь: на одного человека невозможно напасть более, чем вчетвером, в противном случае нападающие просто-напросто станут мешать друг другу. Однако все пошло почти по правилам. Десятник встал в позицию. Остальные поляки столпились полукругом в свете фонаря – глядя с насмешками на кончик колдыревской шпаги, который фигурально выписывал перед ними горизонтальные восьмерки. Вторым учеником фехтовальщика в Париже был странный мальчик по имени Рене Де Карт – мудрый, как маленький старичок. Де Карт очень смеялся, когда узнал, что такие лежачие восьмерки надо совершать, чтобы как можно дольше держать противника на расстоянии – и притом иметь возможность резко нанести с самой неожиданной стороны короткий рубящий удар. Шпага Григория была, как и положено, остро заточена на верхнюю треть лезвия и при необходимости не только колола, но и опасно рубила, хоть и без сабельной протяжки.

      – L'infini, l'infini![28] – кричал странный малыш Де Карт, вводя в замешательство и русского, и наставника-виртуоза.

      «Какая чушь вспоминается в последние мгновения», – сказал себе Григорий – и, увы, едва не угадал.

      Усатый десятник рванулся к Григорию, сделал пару обманных выпадов и занес над ним саблю – в тот момент, когда рука Колдырева со шпагой ушла далеко в сторону. Тускло блеснул остро заточенный металл над головой, неостановимо понесся вниз, Григорий, чувствуя, что уже не успевает парировать удар, как на тренировке, резко ушел, скрутясь вниз и вбок, отчаянным нырком в сторону удара… Сабля усатого буквально скользнула ему сзади смертельным холодом по воротнику всего лишь в миллиметре от шеи. Григорий неловко изогнулся, рассчитывая по теории полоснуть соперника вершком лезвия шпаги справа, но не словчился и подвернув ступню, рухнул в жидкую, растоптанную десятками копыт землю.

      «Лежачего не бьют!» – мелькнуло молнией в голове Григория, но, видимо, во дворе борделя это старинное правило поединков не действовало. «А-аа!» – предсмертно заорал Григорий, не успевая обернуться, но чувствуя, как, со свистом рассекая воздух, заносится для последнего разящего удара польская сабля. Но вдруг сталь лязгнула о сталь, и судорожно оглянувшись, Колдырев увидел, как десятник, почему-то выронив