засмеялся своей шутке отец. – С утра на рынке, ай хорошо, топором помахать. Помощник рубщика, большой будешь человек.
Наташка снова ограничился кивком. Отец подошел к раскрытому окну и засунул развевавшийся от ветра белый тюль за трубу отопления.
– Все-то вам легко достается, ничего не сделали, и все уж ваше, – рассуждал отец. Наташка кивнул, соглашаясь и с этим. – Нам вот с братом не так все легко давалось, пришлось уж говна хлебнуть. Вам рассказывать, вы и не поверите, что такое бывает. Когда не то что еды нет, а за жизнь свою каждую секунду боишься…
Занавеска вырвалась из-под трубы, и в комнату влетела волна уличной духоты. Где-то далеко ударил гром.
– Люблю грозу в начале мая, – устало откинулся на диван Ринат и громко рыгнул. – Пойдемте покурим, пацаны.
Они обулись и вышли во двор, полный желудок к разговорам не располагал.
– Еще полчасика посидим, переварим – и буха-а-ать, – выпуская струю дыма из-под козырька в дождь, широко улыбнулся Ринат.
Леха с Игорем засмеялись, потому что это был тот самый Наташка, несмотря на худобу и такое долгое непривычное молчание. Как будто его улыбка вернула все на свои места.
– Че, фурага, гитару возьмешь? – выкидывая папиросу под дождь, сплюнул Игорь.
– Главное, водку не забыть, а гитара будет, – еще шире улыбнулся Наташка, поднимаясь по ступеням.
Леха впечатал запятую окурка в голубую штукатурку дома и посмотрел на построенный в песочнице домик из досок и веток. Котята спали в нем еле различимыми темными пятнышками.
Леха откинулся на лавку, затылком касаясь прохладной деревяшки. Фонарь высвечивал свежую зелень распустившихся почек, а еще голая ветвь повторяла изгиб трещины над его кроватью, но он этого не заметил. Мгновение, наполненное начавшимся опьянением, и теплом Иркиного бедра под левой ладонью, и запахом прошедшего дождя, прервалось истлевшей в пальцах, забытой папиросой. Леха точным щелчком послал окурок в урну.
– Играть не разучился?
Ринат тяжело поднялся со скамьи и, сев на корточки перед слушателями, начал крутить колки гитары.
– Игорь, не щепись, – взвизгнула Ветка, но Цыганков остался непроницаем.
Леха отметил его прекрасное настроение и решил сегодня обязательно поговорить с ним про платину. Ринат резко ударил по струнам, завыл не своим, жалостливым голосом, и сквер Калинина вздрогнул.
Ночью я родился под забором,
Черти окрестили меня вором.
Мать моя родная назвала меня Романом…
– Ринатом! – успел вставить дежурную шутку Игорь.
– А кореша прозвали фургопланом. О-о-о!
Пока голуби летели над зоной, не встречая преград, при этом успевая целоваться на крыше, Лехе показалось, что не было последних лет на заводе и не надо ни о чем беспокоиться, а технарь можно прогулять, ведь молодость никогда не кончится. Он забыл про платину, про то, как просыпается каждую ночь, и самому себе не признается, что высматривает в темноте улицы автомобиль майора.
Общая ностальгия