Она внезапно вспомнила, что хотела именно этого.
У нее мало времени. Это единственный шанс отыскать образец Стертона – сейчас или никогда.
Закрыв глаза, она сделала глубокий вдох и сосредоточилась на запахах. Чувствовались следы мыла и духов, запахи тел, ароматы сушеных цветов и, конечно же, гвоздичного масла, которым ее обмазали… И на этом фоне она почуяла едва заметный едкий привкус сыра – словно старый знакомец в огромной толпе. Убедившись, что поблизости никого нет, она ослабила завязки маски и сдвинула ее, чтобы лучше чувствовать запахи.
Шмыгая носом, словно гончая, она пошла по хрустальному лесу. Запах привел ее к маленькому белокаменному домику, стены которого густо покрывали изображения прыгающих рыб. Она дернула дверь. Та была заперта, но Неверфелл опознала замок – он был похож на те, которыми пользовался Грандибль, так что она быстро с ним справилась.
Домик, по всей видимости, служил кладовой. Широкие полки были завалены ящиками, мешочками, бутылками и кувшинами. Наверху Неверфелл увидела коробку, в которую упаковала посылку для мадам Аппелин. Она забралась на стул и достала ее. Не похоже, чтобы коробку открывали, и, когда Неверфелл сняла крышку, крошечный ломтик Стертона был на месте. Она забрала его, торопливо вернула коробку на место и спрыгнула с кресла как раз в тот момент, когда замок в двери щелкнул.
Времени на план не было. Когда дверь начала открываться, Неверфелл собралась в комок и ринулась в щель в надежде проскочить между ногами незваного гостя. Почти сработало. Она рванулась, ударилась головой о бедро слуги, стоявшего в дверях, и по инерции пролетела мимо… вернее, пролетела бы, если бы ей не вцепились в воротник. Она боролась и вырывалась, но слуга ухитрился схватить ее за талию. Внезапно ноги оторвались от земли. Развязанная маска упала на землю. Ее поймали. Ей конец.
«Но, – пришла ей в голову безумная мысль, – я все еще могу спасти мастера Грандибля. Я все еще могу исправить причиненный ущерб».
И, пока еще были свободны руки, Неверфелл сунула ломтик Стертона в рот. Он раскрошился и растаял у нее на языке, и в следующее мгновение мир взорвался.
Он рассыпался на части, и оказалось, что он всегда состоял из музыки. Не музыки для ушей, но нот чистой души и назойливой памяти. У нее не было тела, но тем не менее она чувствовала, что ее нос – это храм, где громко поет хор, а ее рот – это народ со своей историей и необыкновенно красивыми легендами.
А потом тело к ней вернулось, или так ей показалось, и она брела по лесу, где деревья сочились нежным соком и что-то шептали, свет тягуче проливался, словно мед, щиколотки путались в сочной траве по пояс и голубых цветах. И кто-то еще был здесь.
Но вот видение растаяло. Она снова оказалась в роще мадам Аппелин, и ее крепко держали. Маска лежала на полу. Вокруг нее среди фальшивых деревьев стояли кандидатки, Глиняные девушки и мадам Аппелин собственной персоной. Их лица застыли в изумлении, взирая на оголившееся лицо Неверфелл.
Ложь