у нас не было времени. Мы нашли нашего водителя и умчались в восьмичасовое путешествие. Мы ехали на север, справа и слева от дороги тянулись зеленые рисовые поля, а в лужах грязи вяло бултыхались азиатские буйволы.
Пока мы ехали по южным долинам, из громкоговорителей придорожных мечетей доносились призывы мусульман к молитве. Большинство индонезийцев – мусульмане, но в удаленных районах Тана-Тораджи долго – вплоть до начала XX века, пока голландцы не принесли христианство, – сохранялась анимистическая религия под названием «Алук тодоло» («Путь предков»).
Вскоре мы достигли гор. Наш водитель гнал джип, петляя по двухполосной дороге, обгоняя и уворачиваясь от мопедов и грузовиков в этой вечной игре «кто первый свернет». Я не говорила на его языке, и в конце концов мне пришлось продемонстрировать международный жест «я серьезно, парень, меня сейчас стошнит».
К тому времени, как мы приехали в Тораджу, у меня от недосыпа начались галлюцинации. Но Пол успел несколько раз вздремнуть в самолете, и ему не терпелось до наступления темноты сделать несколько фотографий в ближайшей погребальной пещере.
Мы были единственными посетителями погребальной пещеры Лонда. Поверху скалы тянулись шаткие подмостки, на которых стопками были составлены гробы из хлебного дерева в форме лодок, буйволов и свиней. Радиоуглеродный анализ показал, что такие гробы использовались в Торадже с восьмисотого года до нашей эры. Черепа выглядывали из трещин и наблюдали за нами, как любопытные соседи. Когда дерево гробов разрушалось, кости высыпались из них и скатывались по склону скалы.
Но еще более сюрреалистичным было то, что открывалось за гробами: тау тау – тораджанские деревянные копии мертвецов в полный рост, сидящие рядами, словно деревенский совет старейшин. Они представляли собой души неведомых обладателей костей, разбросанных по пещерам. Более старые тау тау были вырезаны довольно грубо – белые огромные глаза и сбившиеся парики. Новые тау тау шокировали реалистичностью своих тонко вырисованных лиц, убедительными бородавками и испещренной сосудами кожей. На них были надеты очки, одежда, драгоценности, и казалось, будто они вот-вот пошевелят тростью или пригласят подняться к ним.
Внутри темных пещер черепа лежат в расщелинах и на естественных выступах скалы. Некоторые из них искусно уложены в пирамиды, а другие перевернуты. Одни выбелены, а другие позеленели от покрывающего их мха. У некоторых изо рта небрежно торчит сигарета. А одна нижняя челюсть (остальная часть черепа отсутствовала) курила две сигареты сразу.
Пол позвал меня за собой в небольшое отверстие, которое, как я думала, было еще одной пещерой. Присев на корточки и вглядываясь в темноту, я поняла, что придется ползти на животе.
– Ну уж нет, я останусь здесь, – сказала я.
Пол не раздумывая пополз в отверстие, ведь время от времени он спускается в заброшенные шахты по добыче меди и пемзы в Лос-Анджелесе (что, конечно, неудивительно для Пола). Полы его бархатного сюртука исчезли в отверстии.
Мой