недуга? Надо бы сходить, провериться. К кардиологу.
Генка тем временем продолжил с азартом крыть черной краской всю слабую половину человечества. Впрочем, скурив сигарету до фильтра, он внезапно успокоился, вскочил со стула и стремительно покинул прокопченные стены курилки.
Остальная компания, лишившись буйного вожака, тоже снялась с места и вышла. Андрей остался один. Глупые Генкины рассуждения добавили к его тошноте головную боль. Так и не куренная сигарета бесполезно истлела у него в руке.
Андрей затушил окурок в пепельнице, стоящей на небольшом столике справа от его стула, и потянулся в карман за мятой пачкой. Нет, если уж он пришел сюда покурить, то он это сделает. И никакая Генкина болтовня его не остановит. Нашелся пророк из курилки! Своим здоровьем пусть озаботится. Подумаешь – сердце! Нет, о сердце, конечно, нужно думать. Когда с ним проблемы. Но у него их нет. И быть не может. Какой из Генки кардиолог. Затошнило? И что с того? Сразу сердце? При беременности тоже тошнит. Так, может, он теперь беременный?
Андрей высек из зажигалки еще одну порцию огня и закурил. Затем тяжело откинулся на спинку стула и сделал несколько нарочито глубоких затяжек, как будто самому себе доказывая, что его сердце исправно. Новый приступ тошноты заставил его согнуться в три погибели. А свет в курилке начал меркнуть.
Сначала Андрей решил, что это темнеет у него в глазах. Но когда он с усилием поднял внезапно неимоверно потяжелевшую голову, то к своему ужасу увидел, что единственная лампочка на потолке гаснет.
Отвратительно и несуразно было то, что она не потухла внезапно, как бывает, когда перегорит спираль или кто-то отключит свет. И даже не лопнула с оглушительным взрывом, как порой случается с лампочками. Нет, она медленно угасала, словно кто-то подкручивал колесико реостата. Из ослепительного снопа желтого света, висящего, как солнце в легком утреннем мареве, в клубах табачного дыма, она превратилась в оранжевый шарик. Потом в нем, как тлеющий окурок, показалась остывающая спираль.
Андрей затряс головой. Он хотел встать, но ноги не слушались его. Еще мгновение, и он, как утром в постели, уже не мог пошевелить ни рукой, ни даже пальцем. Но тогда это был сон. Сейчас он оказался во власти кошмара наяву. Он словно потерял свое тело, отстранился от него. И только тошнота осталась у него из физических ощущений.
Позвать на помощь? Он не знал, повинуется ли ему его голос. Может быть. Но в каком виде он предстанет перед сослуживцами, если ни с того ни с сего заорет в курилке:
– На помощь! На помощь!
Что он им скажет? Сердце прихватило?
– С сердцем, миленький, так не орут, – укорит его Виталий Степанович, начальник отдела, – с сердцем лежат себе тихонько и помирают, никого не отвлекая от работы.
Да и далось ему сегодня это сердце. Сколько можно? Но если не сваливать все на несчастную мышцу, придется признать, что он, взрослый мужик, белым днем, в набитом