в такие безмолвные часы! Иногда «на огонек» забегал Степан Козопасов и начинал мечтать:
– Работаю или сплю, а все перед собою вижу волю! Ах, Ефим Алексеевич, знаю, что я не только машину лажу, но и волюшку себе добываю! Эх, развернулся бы во всю силушку, да везде утеснение.
И Черепановы мечтали о том же. Не о себе думал Ефим. Он что? Век доживает. А вот сын Мирон – умная и светлая голова, как ему жить в крепостной неволе?
За окном выла вьюга, а они втроем присаживались к раскаленному горну, мечтательно смотрели на пламя и думали о будущем.
В душе Ефима иногда просыпалась зависть к Козопасову, но, твердый характером, он быстро тушил ее. Не знал он, что злые люди пытались стравить изобретателей. И кто бы мог подумать, что это шло от самого Николая Никитича, который обретался во Флоренции. Демидов слал письма, не переставая интересоваться медным рудником и механиками. Осторожно, по-иезуитски, он советовал Любимову:
«Как Черепанов и Козопасов люди одного ремесла, то всегда между ними есть ревность, зависть, а нам надлежит извлечь из этого пользу. Надо посоветоваться с Черепановым в конторе, потом порознь призвать Козопасова, но чтобы Черепанова тут уже не было, и с ним посоветоваться. Уверяет меня Николай Дмитриевич, что Козопасов умнее, опытнее и более свое дело знает, хотя и молчит. Нередко случается, что человек на словах боек, но на деле слабомощен. Впрочем, приказчикам оные люди коротко известны. Что по сему будет, тотчас мне рапортовать».
Управляющий Нижнетагильского завода хорошо знал своего хозяина, но на хитрость отвечал лукавством и в ответ писал:
«У Черепанова и Козопасова ссор, как они отзываются, никаких не имеется…»
Однажды Мирон, молодой и самолюбивый, заволновался и пожаловался отцу:
– Батюшка, Степанко опередит нас, и наша машина будет ни к чему!
Отец сдержанно улыбнулся в бороду:
– У тебя, сынок, глаза завистливые. Стоящий человек свое должен взять не завистью и не пакостью по отношению к другим, а творением своего ума и рук. Ты, Миронушка, веди себя спокойнее. У каждой машины будет свое, а наша выйдет с размахом на будущее! – ответил он ровно и спокойно.
Глядя на степенного отца, сын проникся уверенностью в успехе. Ефим продолжал:
– Я поболе твоего жил и видел, да и поработал немало! Многое сделали вот эти руки! – Взором показал он на мозолистые шершавые ладони. – Есть чем и мне похвастать, но не в хвастовстве дело! Кичливость – грязная пена! Снесет ее могутный поток, и никто не вспомнит. Вот гляжу на тебя и не знаю, что сказать. Не хочется уступать младшему, а скажу прямо: пойдешь ты, сынок, дальше моего, и то сильно радует меня! Только бери не хвастливостью и завистью, а трудом и думками!
У Мирона покраснело лицо. Похвала отца что-нибудь да значила!
В механическое заведение часто наведывался Козелок. Он приходил и молча усаживался в уголку, тихо наблюдая работу механиков. Мастер стоял перед станком, в котором быстро вращался валик, и дивным дивом казалась ему работа черепановского сына.