И не только в этом… Поздравляю! Ты выходишь на недосягаемую орбиту, где нет места мне. И я очень рад за тебя!
– Нет у меня никаких орбит, уверяю тебя. Пишу и пишу! Без строчки каждый день – уже не могу…
В её бархатном голосе, в манере держать себя, в движениях и во всём её облике, знакомом до привычного, Вадим Сергеевич вдруг уловил что-то новое, ему не известное, и ревность шевельнулась в нем. Много лет он растил её (так всегда считал про себя) из девчонки, пускай смышленой, тонкой и одаренной, нот всё-таки деревенской, лепил женщину, которая манерами, умом и интеллектом выделялась среди других, пользуясь уважением и привлекая к себе внимание. Всё, что было в ней, даже её чистая, правильная речь, умение красиво и со вкусом одеваться – всё это он считал результатом своей многолетней работы.
И вдруг её это спокойствие, чего он раньше не выделял, её глаза… Что это? Кто-то другой, а, может, она сама за эти два года придала законченную форму самородку, которому в свое время Горин не придал особого значения? И мелькнуло в голове смутное, не четно выраженное, но означавшее, примерно, следующее: «Это и есть сущность её натуры! Она – талант, причем, милостью божьей. И всё тут сказано: ни отнять, ни прибавить!»
– Вадим! А как ты живешь? – услышал её приятный голос. – Диссертацию закончил?
– Да, Наташка! Всё уже позади, – успокаивался он, подавляя внутреннее свое возбуждение. – За неё, увы, жизнью и счастьем расплатился. Понял это давно.
– Человек увеличивает свое счастье в той мере, в какой он доставляет его другим. Время, чтобы быть счастливым, никогда не проходит. Даже в зрелые годы.
– Кто на что способен, – уклончиво ответил Горин, понимая, на что намекнула Наталья Николаевна. – Да и особого времени не было, чтобы все годы размышлять о счастье. Жизнь втянула меня в свой водоворот, как в омут, выжала все соки и выбросила на берег. Хорошо еще, что не утонул в ее мутных волнах. – Я еще о счастье… Всё то, что мы называем счастьем, и то, что называем несчастьем, одинаково полезно нам, если мы смотрим на то и другое, как на испытание. Не всякие испытания оставляют на сердце шрамы. Но есть такие испытания, что… что раны от них не заживают никогда.
Наталья Николаевна, не зная о чем он говорит, вздрогнула всем телом, но не проронила ни одного слова.
Горин, к сожалению, не знал, сколько шрамов осталось за прошлые годы жизни на сердце Натальи Николаевны. Не знал и не ведал… А они всё ещё жили и кровоточили…
ДВОЕ В НОЧИ…
Привычно надавив двумя пальцами на переносицу, Наталья Николаевна уже чувствовала себя спокойно: улеглась в груди буря и не пульсировала во всю свою силу на виске жилка. Увидев приподнятую бровь Вадима, в душе улыбнулась, не заметив, что на месте этого излома торчали несколько седых волосинок.
– Поздравляю, Горин, с успехом, – совершенно спокойно сказала она. – Хоть с опозданием, но… – Она пожала плечами, мол, не моя в том вина, что ничего за два года не знала о тебе. – А Толя как? Как сложилась его жизнь?
По лицу