падали замертво обессиленные люди. За время моего пребывания в лагере умерло от голода, болезней и побоев более двадцати человек. Сердце сжималось от боли, когда я видел оборванных, истощенных до последней возможности заключенных, потерявших человеческий облик. Уставив тупой взор в небо, они лежали под стенами зданий, покорившись своей участи» (из воспоминаний вяземского подпольщика В. И. Ляпина)[101].
«Мертвых и умирающих больше, чем живых, а живые больше похожи на мертвых, вставших из могил. Я не хочу умирать так. Идут дни. Каждый день сотни убитых и умерших. Мертвых уже гораздо больше, чем живых» (из воспоминаний бывшей узницы С. И. Анваер)[102].
Воспоминания бывших военнопленных дополняют рассказы местных жителей, чудом переживших немецкую оккупацию. В газете «Известия» от 20.04.1943 в статье В. Антонова «Вязьма сегодня», написанной вскоре после освобождения города от немецко-фашистских захватчиков, приводится рассказ жителя Вязьмы Сергея Алексеевича Слободчикова, жилье которого находилось в непосредственной близости к лагерю. «Молча обходим мы с Сергеем Алексеевичем полуразрушенные корпуса. Зимой и летом на голом цементном полу спали пленники. Сквозь выбитые окна врывался дождь и снег, холодный ветер гулял под высокими потолками. Замерзающие люди ночью взбирались на чердак, выламывали стропила и, загородив своими телами огонь, раскладывали костер. Часто ночью просыпался старик от треска пулеметной стрельбы. Немецкая охрана, услышав шум на крыше, открывала огонь. Спускаемся в подвальное помещение. Под ногами хлюпает вода. В этой воде заживо гнили пленные. Попавшие в страшный подвал через неделю, самое большее через две переселялись на кладбище. Оно тут же рядом, на пустыре.
– Каждый день из лагеря выносили множество трупов, – рассказывает Сергей Алексеевич. – А часто вместе с трупами бросали в яму еще живых людей. Голод и холод косили пленников не хуже немецкой пули»[103].
Из воспоминаний Александры Ивановны Сергеевой из д. Алферьево (в конце октября 1942 г. она искала брата-железнодорожника, брошенного немцами в «Дулаг-184»): «На том месте, где был лагерь, до войны хотели строить авиационный завод. Стенки были выложены, и лестницы были в середке, а крыши не было. И пола не было, военнопленные были по колено в грязи. Днем грязь оттаивала, а ночью замерзала. И вот, кто успеет место посуше занять, тому хорошо, а остальные так в грязи и спят. Я там такого насмотрелась! У меня до сих пор эти картины перед глазами! Помню: лежит солдат, пить хочет, а воды там нет. Он руку протягивает через ограждение, а его штыком – раз! Другой солдат в грязи лежит, лицо все в грязи, я его не вижу, и сосет с копыта коня. Вот что было!»[104].
Из воспоминаний Елены Константиновны Ширшиной (работала вместе с матерью помощницей повара в «русской больнице» в оккупированной Вязьме): «Мирные жители, в том числе женщины с грудными детьми, сгонялись в лагерь для военнопленных на Кронштадтской улице. Охранники частенько забавлялись тем, что бросали в толпу обезумевших от